Добывайки

— Принеси матери воды, Арриэтта, — резко сказал Под. Арриэтта принесла воду в скорлупе от ореха; острый кончик скорлупы был отпилен, и она была похожа на бокал для коньяка.

— Как тебе пришло в голову, Арриэтта, сделать такую вещь? — спросила Хомили немного спокойнее и поставила пустую чашку на стол. — Что на тебя нашло?

И вот Арриэтта рассказала им о том, как ее «увидели» — в то первое утро, под вишней. А она решила им об этом не говорить, чтобы зря их не волновать. И как мальчик сказал, что они «вымирают». И как не просто важно, а жизненно, неотложно важно было выяснить, что семейство дяди Хендрири цело и невредимо.

— Ну поймите, пожалуйста, поймите, — молила их Арриэтта, — я старалась спасти нас всех от вымирания!

— Ну и слова она употребляет! — не без гордости сказала Хомили Поду, конечно, потихоньку от Арриэтты.

Но Под не слушал ее.

— Спасти нас! — сурово повторил он. — Вот как раз такие, как ты, дочка, которые делают все с бухты-барахты, без всякого уважения к традициям, и погубят нас всех раз и навсегда. Неужели ты не понимаешь, что ты натворила?

Арриэтта встретила его укоризненный взгляд.

— Да, — запинаясь, проговорила она, — я… я… написала письмо единственным из добываек, кто остался в этих краях, и получила ответ. И теперь, — храбро продолжала она, — мы можем держаться все вместе…

— Держаться вместе! — сердито повторил Под. — Неужели ты думаешь, что Хендрири и его семейство вернутся и станут жить здесь? Или что мать переселится в барсучью нору за два поля отсюда, чтобы жить на открытом воздухе… без горячей воды…

— Никогда! — вскричала Хомили громким голосом, таким громким, что они оба обернулись и посмотрели на нее.

— Или воображаешь, что мать отправится через два поля и сад, — продолжал Под, — где полно ворон, и коров, и лошадей, и чего-чего там еще нет, чтобы выпить чашечку чая с твоей тетей Люпи, которую и раньше-то не очень жаловала? Погоди, — сказал он, увидев, что Арриэтта хочет его прервать, — но дело даже не в этом… дело совсем в другом, — он наклонился к ней, и в голосе его послышалась необычайная серьезность, — в том, что теперь мальчишка знает, где мы живем!

— Нет, не знает, — сказала Арриэтта. — Я ему не говорила. Я…

— Ты рассказала ему, — прервал ее Под, — о том, как в кухне лопнул котел и нас залило горячей водой, ты рассказала, как все наши пожитки снесло к решетке… — Он снова сел, сердито глядя на нее. — Тут только надо немного подумать, и сразу догадаешься, — сказал он. Арриэтта промолчала, и Под продолжал: — Такого еще никогда не случалось, никогда, за всю долгую историю добываек. Их «видели» — да, их ловили — возможно, но ни один человек никогда не знал, где мы живем. Мы в очень большой опасности, Арриэтта, и навлекла ее на нас ты. И это факт!

— Ах, Под, — жалобно сказала Хомили. — Не пугай ребенка!

— Да, Хомили, — сказал Под мягче, — бедная моя старушка! Я никого не хочу пугать, но дело серьезное. Представь, я бы сказал тебе: собирайся, укладывай пожитки, нам надо сегодня же выбираться отсюда… Куда бы ты пошла?

— Только не к Хендрири, Под! — вскричала Хомили. — Только не туда! Я ни за что не уживусь в одной кухне с Люпи…

— Верно, — согласился Под, — не к Хендрири. И знаешь, почему? Потому что, где он живет, мальчишка тоже знает!

— Ах, ах! — запричитала Хомили, окончательно впадая в отчаяние.

— Да, — продолжал Под, — парочка шустрых терьеров или хорошо натасканный хорек — и всему семейству Хендрири конец!

— Ах, Под! — воскликнула Хомили и снова задрожала. Мысль о том, что ей придется жить в старой барсучьей норе, была достаточно ужасна, но мысль о том, что даже там им нельзя укрыться, оказалась ужаснее во сто крат. — А я, пожалуй, сумела бы там в конце концов неплохо устроиться, — сказала она, — конечно, если бы мы жили отдельно от Люпи…

— Ну, теперь бесполезно об этом думать, — сказал Под и обернулся к Арриэтте. — Что пишет дядя Хендрири в этом письме?

— Да! — воскликнула Хомили. — Где его письмо?

— Из него не очень-то много узнаешь, — сказала Арриэтта, передавая им бумажку, — тут написано только: «Скажи своей тете Люпи, чтобы она вернулась домой».

— Что?! — воскликнула Хомили, глядя на перевернутое «вверх ногами» письмо. — «Вернулась домой»? Что он хочет сказать этим?

— Видно, то, что Люпи отправилась к нам и с тех пор не возвращалась.

— Отправилась к нам? — повторила Хомили. — Но когда?

— Откуда мне знать, — сказал Под.

— Тут об этом не говорится, — сказала Арриэтта.

— Но это могло быть много недель назад.

— Вполне, — сказал Под. — Во всяком случае, достаточно давно, раз он захотел, чтобы она вернулась.

— Ах! — воскликнула Хомили. — А как же бедные малютки?

— Ну, малютки за эти годы порядочно подросли, — сказал Под.

— Верно, с ней что-нибудь случилось! — сказала Хомили.

— Да, ты права, — согласился Под. Он обернулся к Арриэтте. — Видишь, что я имел в виду, девочка, когда говорил об этих полях?

— О Под, — сказала Хомили, и глаза ее наполнились слезами, — верно, никто из нас никогда больше не увидит бедную Люпи…

— Кто-нибудь, может, и увидит, но не мы, — ответил Под.

— Под, — сказала Хомили серьезно, — я боюсь. Столько всего сразу случилось. Что нам делать?

— Ну, сегодня мы ничего уже не сделаем, — ответил Под. — Это точно. Можем только поужинать и лечь спать, — он встал.

— Ах, Арриэтта, — разрыдалась вдруг Хомили. — Гадкая, непослушная девочка! Как ты могла?! Как ты могла разговаривать с человеком… Если бы ты не…

— Меня «увидели», — сказала Арриэтта. — Я не виновата, что меня «увидели». Папу тоже «увидели». И дядю Хендрири. И я вовсе не считаю, что все так ужасно, как вы говорите. Я не считаю, что человеки такие уж плохие…

— Они плохие и хорошие, — сказал Под, — честные и обманщики — как придется. Если бы животные могли говорить, они сказали бы тебе то же самое. Держись от них подальше — вот что мне всегда твердили. Неважно, что они тебе обещают.