Дочь Афродиты

Наконец раздались глухие удары литавр, и многотысячная толпа взревела. Зрители в ожидании смотрели на середину беговой дорожки, где элланодик в сопровождении двоих эгзегетов, несущих факелы, занял исходную позицию и перед украшенным лавровыми венками алтарем Деметры на склоне горы объявил стартовый список:

— По воле олимпийца Зевса верные священной олимпийской клятве бегуны на один стадий будут состязаться друг с другом, чтобы определить, кто из них лучший.

Первая дорожка: Хармидес, сын Клитоса из Кротона.

Вторая дорожка: Андроклес, сын Мирона с острова Мелос.

Третья дорожка: Филлес, сын Дамеона из Спарты.

Четвертая дорожка: Неон, сын Фессалоса из Афин.

Пятая дорожка: Эфиальтес, сын Изагораса из Трахинии.

Шестая дорожка: Сарон, сын Фалиадеса из Элиды.

Седьмая дорожка: Атталос, сын Клиторса из Сиракуз.

Если кто-то из вас может выдвинуть обвинение против кого-то из атлетов, будучи уверен, что тот не является свободным гражданином Эллады, замечен в кровосмешении или богохульстве, пусть поднимет свой голос и объявит это всему миру!

Стадион молчал, бегуны замерли. Если бы кто-нибудь назвал имя любого из атлетов, тот немедленно был бы снят с соревнований. Но этого не произошло, и элланодик продолжил:

— Тогда давайте же сигнал к началу бега!

Со всех ярусов стадиона раздались аплодисменты. Высоко наверху женщины размахивали пестрыми платками. Солидные мужи вскидывали вверх руки и выкрикивали имена фаворитов. Другие подпрыгивали и подбадривали своих любимцев:

— Беги быстрее Гермеса, посланец богов!

— Загони остальных в угол!

— Покажи им свои пятки!

Без сомнения, привлекательнее всех выглядел Эфиальтес с его бронзовой кожей, блестящей от масла, мощными мышцами рук и ног. Афинянин Неон, стоявший рядом с ним, был похож на горбатого варвара — маленький, с впалой грудью и кривыми ногами, которыми, казалось, ему всю жизнь приходилось обхватывать вздувшееся брюхо фессальской лошади.

На Филлеса можно было бы и не обратить внимания. Ничем особым он не выделялся, кроме высоких результатов в предварительных забегах. Он был не высок, не низок, не особенно мускулист, но и не худой, как стартовый столб. Уродливым его нельзя было назвать, но и красивым тоже. У многих, как и у Дафны, в голове вертелась мысль: откуда же у этого спартанца такая сила?

Стартер, голый, как и все спортсмены, поднял вверх связку хвороста, и все на стадионе замерли. Бегуны заняли свои стартовые позиции: Хармидес и Андроклес стояли, Филлес оперся ладонями на линию старта, Неон наклонился, как и два первых атлета, Эфиальтес оперся на левое колено, а Сарон и Атталос тоже застыли стоя.

У тех, кто наблюдал за соревнованием молодых людей, проходившим рядом с сокровищницами, алтарями и храмами на фоне открывающейся с высоты панорамы Эллады с ее пиниями и кипарисами, над которыми с лазурного неба светило яркое солнце, могла закружиться голова. Казалось, что волшебное действо, которое должно было начаться сейчас, вызывало особые, неповторимые чувства у каждого, кому посчастливилось присутствовать здесь. Священные Олимпийские игры и благородство спортсменов, готовых бороться за то, чтобы получить лавровый венок из рук элланодика, пробуждали в зрителях восторг и уважение.

Но вблизи картина выглядела более прозаично. От бегунов сильно пахло потом. Не летняя жара гнала пот из их пор. Каждый из них как минимум год готовился к этому моменту. Они привыкли к жаре и были очень выносливы. Но сейчас атлеты Лиспытывали страх, боялись проиграть.

Перед каждым маячили слава, материальное благополучие, авторитет в обществе и красивые женщины. Если бы победил афинянин, то он получил бы право до конца дней бесплатно питаться в пританионе, а также поместье и возможность сделать карьеру служащего. Олимпионик приносил славу своей стране.

Нередко атлету предлагали большие деньги, чтобы он бежал медленнее, чем может на самом деле. А если это не помогало, то бегуну обещали, при покровительстве какого-нибудь именитого мецената, купить в храме Афродиты в Акрокоринфе или в храме Аполлона Дельфийского сто священных проституток. Иногда предлагали деньги — не меньше одного таланта серебра.

Стартер взмахнул связкой хвороста, и из тысяч глоток вырвался крик:

— Бегите!

Филлес, спартанец, вскочил с земли, как лягушка из Беотии, но Эфиальтес, трахиниец, не дал ему шанса уйти. Он рванулся, догнал противника и мощно помчался по песку стадиона. Остальные, как это было видно уже с первых шагов, не имели никаких шансов на победу.

Трибуна и ярусы разделились на два лагеря. Одни кричали:

— Филлес, Филлес!

Другие подбадривали своего любимца Эфиальтеса. Пока они бежали наравне. Филлес бежал энергично, коротким, быстрым шагом. Эфиальтес выигрывал за счет легких, длинных прыжков. Его ноги почти не касались земли. У зрителей создавалось впечатление, что его тело удлинилось. Филлес, как боевая машина, бежал рядом с ним. Они оторвались от остальных уже на три шага. Последним шел Неон.

Сильные ноги Филлеса подняли желтое облако, которого все боялись, потому что оно сразу окутало бегущих сзади атлетов, и теперь их трудно было отличить друг от друга. Оба фаворита не видели этого. Им в лицо светило слепящее солнце, а жгучий пот заливал глаза. Лица зрителей, сидевших по обеим сторонам дорожки, слились в одну светлую массу.

Эфиальтес слышал громкое прерывистое дыхание спартанца, но еще громче стучало в его собственных висках. Шум публики он вообще не воспринимал. Казалось, его легкие кипели, уменьшились в размере и требовали больше воздуха. Из горла вырывались булькающие звуки. Ему не хватало воздуха, но вдохнуть глубже он не мог.

Филлес дышал тяжелее. Его бег требовал больше сил. Выдержит ли он? Бегун отчаянно размахивал руками. Сжав кулаки, он будто пытался пробить сопротивление воздуха. Но как только ему начинало казаться, что он обгоняет трахинийца, тот снова подтягивался.

Половина дистанции была пройдена, но ни один из фаворитов еще не искал глазами линию финиша. Их взгляды были направлены в горячий песок. Ни тот ни другой не видел своего соперника, но слышал, чувствовал и ненавидел его. Если человек долго тренируется, если все его мысли направлены только на достижение победы, если победа близка, но вдруг находится человек, который хочет вырвать у тебя эту победу, то начинаешь ненавидеть его, даже если это лучший друг.

Как ни старался Эфиальтес оторваться от спартанца, пуская в ход последние резервы своего стального тела, ему это не удавалось. И откуда у этого Филлеса столько сил?

Филлес поднял голову и слегка наклонил ее. Казалось, он смотрит на соперника, но его глаза были закрыты. До финиша оставался один плефрон, тридцать шагов. И тут произошло то, чего никто не заметил, но что сыграло решающую роль.

Филлес, все еще неистово размахивающий руками, вдруг разжал левый кулак и сыпнул в залитое потом лицо трахинийца горсть желтого песка, который он набрал на старте. Эфиальтес не понял, что произошло. Он отчаянно замотал головой, зажмурил глаза и пытался бежать дальше, почти ничего не видя.