Дочь фортуны

– Да ничего, совсем ничего, Джереми, - еле слышно прошептала она.

– Элизу никогда не примут в колледж мадам Кольберт. Туда попадают лишь девочки из добропорядочных семей, принадлежащих к высшему классу. Весь же свет в курсе, что Элиза – приемная дочь.

– Я ручаюсь вам, что меня возьмут! – внезапно воскликнула Элиза тоном умирающего.

– Роза, послушай меня, образование Элизе больше ни к чему. Напротив, девушка должна выучиться какой-то профессии, чтобы смочь зарабатывать на жизнь. Что с ней станет, когда мы с тобой уже не сможем покровительствовать нашей любимице?

– Если получит должное образование, сумеет и удачно выйти замуж, - сказала Роза, бросив компресс из зеленого чая на пол и приподнимая брата на кровати.

– Ведь Элиза далеко не сама красота, Роза.

– Да ты на нее толком и не смотрел, Джереми. Хорошеет со дня на день, красавицей станет, я тебя уверяю. На своих поклонников еще будет смотреть сверху вниз!

– Эта сирота-то да без приданого?

– А вот приданое у нее будет, - возразила растрепанная и разутая мисс Роза, очень неловко вылезая из кровати и делая вслепую несколько шагов.

– Как это так? Мы же никогда не заводили об этом речь.

– Потому что еще не подошло время, Джереми. Девушке в возрасте на выданье полагаются драгоценности, приданое невесты с достаточным количеством одежды на несколько лет вперед и все необходимое для дома, и это помимо приличной денежной суммы, чтобы супружеской паре было с чего начать какое-то дело.

– А можно узнать, что именно причитается с жениха?

– Дом, и вдобавок обязанность содержать жену всю оставшуюся жизнь. В любом случае, есть еще несколько лет до того, как Элиза будет годна к замужеству, тогда у нее будет и приданое. Джон и я, мы берем на себя ответственность обеспечить им девушку, у тебя же не попросим даже реала, однако ж, не стоит терять время, разговаривая об этом сейчас. Ты должен принимать Элизу точно свою собственную дочь.

– Это же не так, Роза.

– Тогда обращайся с ней как будто девушка моя дочь. Уж с этим ты, по крайней мере, согласен?

– Да, пожалуй, я согласен, - уступил Джереми.

Травяной чай оказался поистине чудодейственным. Больной совершенно выздоровел, и в течение сорока восьми часов восстановил зрение и прямо сиял. Женщина полностью и с особой чуткостью посвятила себя заботам о брате; никогда прежде не была такой нежной и улыбчивой по отношению к нему. Дом вернулся к привычному, размеренному ритму и то и дело из кухни в столовую носили восхитительные блюда креольской кухни Мамы Фрезии, ароматную выпечку, тесто для которой замешивала Элиза, и изысканные пирожные, что особенно подтверждали известные широту души и гостеприимство семьи Соммерс. Начиная с этого момента, мисс Роза радикально изменила свое странствующее поведение по отношению к Элизе и стала проявлять такую материнскую нежность, что не выказывала даже при подготовке девочки к колледжу, и вместе с этим начала невыносимо доставать мадам Колберт. Решила себе, что Элиза должна учиться, иметь необходимое приданое и слыть красавицей, хотя таковой и не была, потому что красота, как ее понимала женщина, скорее всего, была вопросом стиля. Любая дама, что ведет себя с непревзойденной уверенностью в своей красоте, в конце концов, убеждает в этом всех, утверждала Роза. Первым шагом на пути раскрепощения Элизы стал бы хороший брак, ввиду того, что девушка не рассчитывала на старшего брата, как на некое прикрытие, которое имела эта женщина. Сама она не видела выгоды в замужестве, ведь супруга была собственностью мужа, и даже с меньшими правами, нежели слуга или ребенок; хотя с другой стороны, одинокая дама без какого-либо состояния оказывалась в окружении худших беззаконий. Замужняя, прибегавшая к хитрости, по меньшей мере, могла вить из мужа веревки, а если повезет, и рано овдоветь…

– Я бы была полностью довольна собственной жизнью, если бы пользовалась той же свободой, что и мужчины, Элиза. Но все же мы женщины, хотя нам это и смертельно надоело. Единственное, что нам под силу, так это попытаться извлечь выгоду из того, что у нас есть.

Тогда она не сказала девушке, что, пытаясь самостоятельно встать на ноги, напоролась на суровую действительность, потому что не хотела забивать голову любимице разрушительными идеями. Для себя решила обеспечить ей лучшую, чем собственная, судьбу. Обучила бы девушку искусству притворства, ловкой манипуляции и сноровки, ведь все это куда полезнее простодушия, в чем женщина и была убеждена. Они обе запирались часа на три по утрам и еще на три в послеобеденное время, чтобы изучить выписанную специально из Англии школьную программу; девушка усиленно занималась французским языком с преподавателем, потому что ни одно хорошо воспитанное создание не могло им пренебречь. Оставшееся время лично контролировала каждую мелочь того, что составляло приданое Элизы как невесты, то есть различных простыней, полотенец, столовых приборов и искусно вышитого нижнего белья, которые затем складывались в баулы, обернутые льняной тканью и надушенные лавандой. Каждые три месяца все содержимое доставалось и развешивалось на солнце, тем самым, предохраняя приданое от пагубного влияния влажности и моли все годы ожидания вплоть до непосредственного замужества. Еще тогда купила шкатулку для составлявших приданое драгоценностей и поручила своему брату Джону наполнять ее привозимыми из различных путешествий подарками. Со временем там уже лежали сапфиры из Индии, изумруды и аметисты из Бразилии, ожерелья и браслеты венецианского золота и даже небольшая бриллиантовая булавка. Джереми Соммерс так и не узнал подробностей, и все еще оставался несведущим насчет того, каким образом брат с сестрой оплачивали подобные чудачества. Уроки пианино – в настоящее время преподаваемые приглашенным из Бельгии профессором, который на своих занятиях пускал в ход линейку для наказаний, ударяя этим предметом по пальцам обучающихся, – стали для Элизы ежедневным мучением. Также образованию способствовала и школа бальных танцев, и, следуя совету тамошнего учителя, мисс Роза заставляла девушку ходить часами, удерживая книгу на голове, что, в общем и целом, помогало последней держаться прямее. Она справлялась со всеми своими заданиями, проводила часы, играя на пианино и прохаживаясь прямо, точно свеча, хотя уже и не носила книгу на голове. И все же ночью, разутая, удирала в патио, где размещались слуги, и часто на рассвете удивлялась тому, что, оказывается, спала-то на перине в объятиях Мамы Фрезии.

После наводнения прошло два года, что изменили условия жизни, и в стране установился благоприятный климат, относительное политическое спокойствие и экономическое благополучие. Чилийцы этим всего лишь пользовались; за это время люди настолько привыкли к природным бедствиям, что к подобному процветанию можно было относиться как к подготовке к глобальной катастрофе. Помимо прочего на севере обнаружились богатые месторождения золота и серебра. В период Конкисты, когда испанцы колесили по Америке в поисках этих металлов и увозили с собой все, найденное по пути, Чили считалась бывшей на задворках мира страной, потому что по сравнению с богатствами, имеющимися у остальной части континента, была мало что способна предложить. Форсированным маршем по огромным горам и по лунной пустыне севера – те завоеватели везде проходили испытание алчностью и, если что-то оставалось, неистовые индейцы пытались искупить ее истинным раскаянием. Капитаны, изнуренные и нищие, проклинали эту землю, на которой им не оставалось иного выхода, разве что установить свои флаги и готовиться к смерти, ведь возвращение без каких-то успехов, а то и с позором было и того хуже. Триста лет спустя эти шахты, скрытые от глаз честолюбивых солдат Испании и словно по волшебству вскоре появившиеся вновь, стали нежданной наградой их потомкам. Сколачивались новые состояния, которые объединялись с теми, что давали промышленность и торговля. Бывшие хозяева земли, что распоряжались ею испокон веков, почувствовали угрозу своим благам, а презрение в обществе со стороны новоиспеченных богачей стало широко распространенным явлением.

Вот один из таких толстосумов и влюбился в Паулину, старшую дочь Августина дель Вайле. Речь шла о Фелисиано Родригесе де Санта Крус, сумевшем преуспеть за считанные годы благодаря шахте с золотом, что разрабатывал на пару со своим братом. О его происхождении было мало что известно, однако же, исключалось то подозрение, будто предками мужчины являлись обращенные евреи, а звучная христианская фамилия была взята в целях спасения от Инквизиции - совершенно надуманная причина, чтобы напрямую отстраниться от различного рода намерений кичливых членов семьи Вайле. Джекоб Тодд выделял Паулину среди пяти дочерей Августина, потому что смелый и жизнерадостный характер девушки напоминал ему мисс Розу. У молодой особы была искренняя манера смеяться, что шла вразрез живым, скрывающимся за веерами и мантильями ее сестер, улыбкам. Узнав о намерении отца отдать дочь в монастырь, буквально заперев в нем и помешав этим различным любовным приключениям, Джекоб Тодд, вопреки здравому смыслу, решился помочь молодой девушке. Перед тем, как туда отправят нежное создание, им обоим удастся перекинуться парой фраз наедине друг с другом, обманув компаньонку. Осознавая, что не располагает временем для объяснений, Паулина достала из-за декольте таким способом сложенное письмо, что по своей форме оно напоминало скалу, которое и подвигло приехать ее возлюбленного. На следующий день молодая девушка, увезенная силой собственным отцом, отправилась в путешествие на несколько дней по совершенно ужасным дорогам в южный город Консепсьон, находящийся вблизи резервации туземцев, где монахини намеревались выполнить свой долг и вернуть ее к разуму с помощью молитвы и поста. И для того, чтобы избежать безумной по своей сути мысли о восстании или побеге, отец распорядился побрить дочери голову. Мать же покорно собрала косы, завернула их в батистовую вышитую ткань и отвезла в качестве подарка монахиням Церкви Святых мучеников, чтобы пустить на парики святым. Между тем Тодду не только удалось вручить послание, также молодой человек выяснил у братьев девушки точное расположение монастыря и поделился этой информацией с ненаходящем себе место Фелисиано Родригес де Санта Крус. Благодарный, поклонник снял карманные часы со своей цепи из чистого золота и настоял на том, чтобы подарить их человеку, казалось, посланному самим Богом, однако же, последний, обидевшись, все-таки отказался.

– Даже не знаю, как отплатить за то, что вы для меня сделали, - смущаясь, прошептал Фелисиано.

– Вам совершенно излишне об этом беспокоиться.

Порядочное время Джекоб Тодд и понятия не имел об этой злополучной паре, но спустя два месяца пикантная новость о бегстве сеньориты уже вызывала в обществе живой интерес. И даже гордый Августин дель Вайле не мог препятствовать появлению все более живописующих подробностей, что давали немалый повод смеяться над этим человеком. Версия, которую спустя несколько месяцев Паулина рассказала Джекобу Тодду, заключалась в следующем. Одним июньским вечером, одним из этих зимних вечеров с дождливой изморосью и ранним наступлением темноты, ей все же удалось обмануть бдительность монахинь и сбежать из монастыря в одежде послушницы, забрав с собой серебряные канделябры из главного алтаря. Благодаря данным Джекобом Тоддом сведениям, Фелисиано Родригес де Санта Крус переехал на юг и с самого начала поддерживал с девушкой тайную связь, надеясь на предоставление возможности встретиться вновь. Этим вечером поджидал молодую особу практически у самого монастыря и, увидев ее с запозданием на несколько секунд, все же узнал эту наполовину обритую послушницу, которая упала тому точно в руки, не выпуская канделябров из своих.

– Да не смотри ты на меня так, дружище, волосики отрастут, - сказала она, целуя своего спасителя прямо в губы.

Фелисиано отвез девушку в закрытом экипаже обратно в Вальпараисо. Там временно устроил в доме своей матери-вдовы, в самом надежном потайном месте, что только мог себе вообразить. В дальнейшем намеревался защитить, насколько это было возможно, честь молодой особы, хотя способа избежать славы обесчещенной девушки пока не находилось. Первым побуждением Августина был вызов на дуэль обольстителя его дочери, но когда и вправду захотел поступить подобным образом, то узнал, что последний уже находится в деловой поездке где-то в Сантьяго. Тогда же распорядился найти Паулину, заручившись в этом деле поддержкой своих детей и вооруженных племянников, решившихся отомстить за честь семьи, тогда как мать с сестрами воссылали молитвы к Деве Марии за свою, сбившуюся с пути истинного, дочь. Дядя-епископ, который и посоветовал отправить Паулину к монахиням, пытался внести в сложившуюся ситуацию что-то благоразумное, но эти задиры так и не поняли добрых христианских нравоучений. Путешествие Фелисиано было частью спланированной стратегии вместе со своим братом и Джекобом Тоддом. Совершенно без всякой огласки выехал тогда из столицы, в то время как двое других напрочь испортили план действий в Вальпараисо, опубликовав в либеральной газете заметку об исчезновении сеньориты Паулины дель Вайле, а как раз это сведение семья всячески и охраняла от разглашения. Это, в конечном счете, спасло жизнь влюбленным.

Наконец, Августин дель Вайле согласился с тем, что уже не оставалось времени бросить вызов существующим законам и вместо двойного убийства стоило скорее восстановить честь семьи, устроив публичную свадьбу. Учредили основы непременного мира и неделю спустя, когда было уже все готово, возвратился сам Фелисиано. Беглые люди появились в роскошном доме семьи дель Вайле в сопровождении брата жениха, адвоката и епископа. Джекоб Тодд держался тактично и отстранено. Немного погодя появилась одетая в незамысловатый костюм Паулина, но как только сняла свою накидку, все заметили на ней кричащую королевскую диадему. Девушка протянула руку будущей свекрови, которая ввиду своей добродетельной натуры, намеревалась сделать ответный жест, однако же, соответствующая возможность так и не представилась. Последней, что желала знать семья, стала еще одна новость в газете, сообщавшая о том, что у Августина дель Вайле не оставалось более средств образумить строптивую дочь и ее, нежелательного отцу, поклонника. Это и было предпринято в окружении сыновей и племянников в столовой, похожей от случая к случаю на помещение для заседаний суда. Одновременно женщины, являющиеся членами семьи, заточенные в противоположном, крайнем помещении дома, узнавали подробности от домашней прислуги, что подглядывала из-за дверей и доносила хозяйкам каждое слово. Говорили, будто девушка появилась со всеми сверкающими на стоящих торчком волосах ее паршивой головы бриллиантами и столкнулась со своим отцом без всякого намека на скромность либо страх. Тогда же и заявила, что канделябры все еще у нее, в то время как на самом деле последние понадобились лишь для того, чтобы позлить монахинь. Августин дель Вайле замахнулся хлыстом для лошадей, жених же выступил чуть вперед, готовый принять наказание, и тогда уже очень усталый епископ, крепко держась за ту полную власть, которой и был наделен, вмешался в ситуацию. Он выдвинул неопровержимый аргумент, что, мол, и сам не может согласиться на подобное замужество у всех на глазах, которое и подавит какие-либо слухи, если жених и невеста объявятся с разбитым лицом.

– Попроси, чтобы нам принесли чашку шоколада, Августин, и мы с тобой, как порядочные люди, сядем побеседовать, - предложил сановник церкви.

Так они и поступили. Приказали дочери и вдове Родригес де Санта Крус, чтобы те подождали снаружи, потому что предстоял мужской разговор и за несколькими жестянками пенящегося шоколада пришли к соглашению. Составили бумагу, при помощи которой стали ясны экономические термины и без ущерба для чести обеих сторон, подписали ее в присутствии нотариуса и перешли к планированию деталей свадьбы. Месяц спустя Джекоб Тодд помог провести незабываемый прием, на котором расточительное гостеприимство семьи Вайле превзошло все разумные пределы. Были танцы, песни и целый пир вплоть до следующего дня, и, уже уходя, гости продолжали обсуждать великолепие невесты, счастье жениха и то, как повезло их родителям, которым удалось обеспечить своей дочери, основательное, хотя и совсем недавно приобретенное, но все же состояние. Супруги, особо не медля, отправились на север страны.