Дочь генерала

— Забыл, видать, захватить.

— Итак, вы увидели тело, подошли на расстояние трех-четырех футов, решили, что она мертва, и дали деру?

— Угу... Видать, должен был поближе подойти, да?

— Сержант, у ваших ног лежит раздетая женщина, знакомый вам офицер, и вы даже не нагнулись, чтобы узнать, что с ней? Мертвая она или живая.

Синтия толкнула меня под столом ногой.

Плох тот следователь, который становится судьей. Пора было оставить свидетеля с хорошим следователем. Я поднялся:

— Вы тут без меня. Я скоро вернусь.

Я пошел в камеру, где содержалась рядовой первого класса Роббинз, открыл незапертую дверь. Она босая лежала на койке и читала листок, который каждую неделю выпускала служба информации и печати части. Газетчики старательно стряпали хорошие новости, и я подумал, какой санобработке они подвергнут изнасилование и убийство дочери начальника базы.

Когда я вошел, Роббинз посмотрела на меня, отложила газету, села, прислонясь к стене.

— Доброе утро, — сказал я. — Я мистер Бреннер из УРП. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов относительно минувшей ночи.

Она оглядела меня с ног до головы и возвестила:

— На карточке у вас написано «Уайт».

— Это девичья фамилия моей двоюродной тетушки, — пояснил я, усаживаясь на пластиковый стул. — Вы не являетесь подозреваемой...

Я повторил положенную формулу. Она выслушала меня с полнейшим равнодушием.

Задавая для разбега второстепенные, околичные вопросы, я внимательно изучал рядового Роббинз. Было ей лет двадцать, стриженые русые волосы, опрятная на вид, на редкость живые глаза, если учесть, какими были ночь и утро, — в общем, миловидная девчушка. У нее был низкий голос и южный акцент, и корни ее социально-экономического статуса до того, как она приняла присягу, находились там же. Теперь она была равноправный рядовой первого класса, смотрела сверху вниз на новобранцев и, судя по всему, ожидала повышения.

Наконец я подобрался к первому значащему вопросу:

— Вы видели капитана Кемпбелл в тот вечер?

— Она прибыла в наше караульное помещение около двадцати двух часов, разговаривала со старшим офицером.

— И вы узнали ее?

— Кто же не знает капитана Кемпбелл?

— После этого вы ее видели?

— Нет.

— Она не приезжала на ваш пост?

— Нет.

— Когда вы заступили на пост у склада боеприпасов?

— В час ноль-ноль. Смениться должна была в пять тридцать.

— Кто-нибудь еще проезжал ваш пост в промежутке между заступлением на дежурство и тем моментом, когда за вами приехал военный полицейский?

— Нет, не проезжал.

— Не слышали ли вы что-нибудь необычное?

— Да.

— Что именно?

— Филин ухал. Это не к добру. В этих местах они редко попадаются.

— Понятно.

«Эй, Синтия, берегись, нас ждут большие перемены», — сказал я себе.

— И может быть, видели что-нибудь необычное?

— Видела свет от фар.

— Каких фар?

— Думаю, фар джипа, на котором она ехала.

— В котором часу это было?

— В два семнадцать.

— Опишите подробнее, что вы видели.

— Я и говорю, видела свет фар. Машина остановилась в полумиле, потом фары выключили.

— Выключили сразу же после остановки или немного погодя?

— Сразу же после остановки. Свет качался, потом остановился и погас.

— И что вы подумали?

— Подумала, кто-то едет в моем направлении.

— Но свет остановился.

— Ага. Это было непонятно.

— Вы не догадались доложить начальству?

— Еще бы, конечно, догадалась. Позвонила по мобильному.

— Кому позвонили?

— Сержанту Хейзу. В мою смену дежурил.

— И что он сказал?

— Что красть на складе боеприпасов нечего. Можно только обчистить мой пост.

— Что вы ему ответили?

— Сказала, что-то тут не в порядке.

— А он?

— Сказал, в том месте есть сортир. Кому-нибудь понадобилось. Добавил, что какой-нибудь офицер разъезжает, посоветовал смотреть в оба. — Поколебавшись, она добавила: — Сказал, что в летние ночи народ там трахается. Это его слова.

— Само собой разумеется.

— Не люблю, когда ругаются.

— Я тоже.

Я смотрел на молодую женщину. Естественную, прямую, искреннюю — лучшего свидетеля трудно желать. К тому же наделенную даром наблюдательности, врожденным или благоприобретенным. Но очевидно, я не принадлежал к тому типу людей, которых она знала и понимала. Она охотно отвечала на мои вопросы, но от себя ничего не говорила.

— Послушайте, рядовой, вы знаете, что случилось с капитаном Кемпбелл?

Она кивнула.

— Мне дали задание найти убийцу.

— Говорят, что ее вдобавок изнасиловали.

— Вероятно... Поэтому мне нужно, чтобы вы были откровенны со мной. Рассказали бы то, о чем я не спрашиваю... Может, поделитесь своими впечатлениями, чувствами.

На ее лице показались признаки волнения, Роббинз закусила нижнюю губу, из правого глаза выкатилась слезинка.

— Я... Мне надо было пойти посмотреть, что там такое... Я могла предотвратить... Этот глупый сержант Хейз...

Она беззвучно заплакала, а я уставился на свои башмаки, потом сказал:

— Вы были обязаны оставаться на посту, пока не сменят. Вы выполняли приказ.

Роббинз немного успокоилась и сказала:

— Да, но любой хоть с капелькой здравого смысла и с оружием пошел бы посмотреть, что там происходит. И еще: фары выключили, а я стою как дурочка. И второй раз звонить в караулку побоялась. Через некоторое время увидела свет других фар. Машина остановилась, но немного погодя быстро развернулась и помчалась по дороге. Тогда я поняла: что-то случилось.

— Когда это было?

— В четыре двадцать пять.

Это совпадало со временем, когда Сент-Джон, по его словам, обнаружил тело.

— А между двумя семнадцатью и четырьмя двадцатью пятью других фар не видели?

— Не видела. Это уж потом появились другие, примерно в пять часов. Это был военный полицейский, тот, который обнаружил тело. А через пятнадцать минут приехал еще один — он-то и рассказал, что случилось.

— На таком расстоянии машины слышно?

— Нет.

— И стук дверцы тоже?

— Можно услышать, если ветер в мою сторону. Но я была против ветра.