Дочь кардинала

– Разве наша племянница не считается помолвленной?

– Да, с Генрихом Тюдором. Ты же не хуже меня знаешь, что он публично объявил об этом на прошлое Рождество.

– Тогда в этой ситуации кто будет глупцом, если девушка будет известна всему миру как моя любовница?

И тут я постепенно начинаю понимать.

– Ах да, он, конечно.

– Соответственно глупцами будут и все те люди, которые решат поддержать никому не известного валлийца, рожденного у Маргариты Бофорт, потому что это он объявил о своей помолвке с принцессой Елизаветой, возлюбленной дочерью одного из величайших королей Англии. Подумай снова. Они скажут, что, выступая за Тюдора, они своими руками посадят на трон принцессу Йоркскую, а они делать этого не хотят. Она же тень своего дяди, обожает его, поддерживает его и украшает его правление так, как до этого украшала правление ее отца.

– Но найдутся люди, которые скажут, что девушка немногим лучше шлюхи. Она будет опозорена.

Он снова пожимает плечами:

– Люди то же самое говорили и про ее мать. Мы сами выпустили постановление, в котором это же сказано о ее матери. Да и вообще я бы никогда не подумал, что это тебя обеспокоит.

Он прав, это меня не беспокоит. Меня ничто не беспокоит. Во всяком случае, уж точно не унижение дочери Риверс.

Вестминстерский дворец, Лондон

Зима, 1484 год

Угроза, исходящая от Генриха Тюдора, поглощает умы всех придворных. Он всего лишь юнец и король, менее ревностно относящийся к устойчивости своего положения на троне, чем Йорк. Он просто не обратил внимания на его далекие притязания на корону Англии по линии его матери. Но на троне сидит Йорк, и Ричард знает, что Тюдор планирует вторжение, ищет поддержки у Бретани, у герцога, который так долго защищал его, и обращается с призывами к Франции, старинному, непримиримому врагу Англии.

Его мать, Маргарита Бофорт, некогда бывшая моей подругой, теперь не выходит из своего деревенского дома, где ее собственный муж по указанию Ричарда стал ее тюремщиком, а его невеста, Елизавета Йоркская, теперь практически первая леди двора и каждый вечер танцует на балах во дворце, который был домом ее детства, и ее запястья увешаны золотыми браслетами, а волосы убраны золотой сеткой. Кажется, что подарки ей приносят каждое утро, когда мы сидим в комнатах, окна которых выходят на скованную серым льдом реку. Каждое утро в двери стучится паж и приносит что-нибудь для девушки, которую теперь все зовут не иначе как принцесса Елизавета, будто и не было этого закона, принятого в парламенте, по распоряжению которого ее должны были называть по имени первого мужа ее матери. Она хихикает, когда открывает подарок, потом бросает быстрый виноватый взгляд на меня. Подарки всегда приходят без записки, но мы все знаем, кто шлет ей эти маленькие бесценные знаки внимания. Я еще помню, как в прошлом году на Рождество в течение всех двенадцати дней празднеств Ричард дарил мне подарки каждый день, только сейчас я вспоминаю об этом с безразличием. Украшения и драгоценности меня больше не интересуют.

Рождество стало вершиной ее радости. В прошлом году она была обесчещенной особой, предметом нашего снисхождения. Ее признали незаконнорожденной и сделали невестой изменника, но в этом году ей удалось подняться наверх, и она качалась на волнах своих достижений, как буек на неспокойных водах. Теперь мы ходим на примерки платьев вместе, словно мы мать и дочь или сестры. Мы стоим в главной комнате гардеробной, пока на нас примеряют шелка, меха и золотые ткани, и я, глядя в огромное посеребренное зеркало передо мной, вижу свое усталое лицо и теряющие цвет волосы в тканях того же цвета, что и у улыбающейся юной красотки рядом со мной. Она моложе меня на десять лет, и, когда мы одеваемся в одни и те же цвета, это становится печально очевидно.

Ричард открыто дарит ей украшения, похожие на мои, она носит эннены, имитирующие маленькую корону, у нее в ушах поблескивают маленькие бриллианты, а шею украшают сапфиры.

Дворец выглядит просто сказочно на Рождество. Все надевают свои лучшие наряды, и каждый день приносит новые развлечения. Елизавета принимает участие во всем: она покорительница всех сердец, победительница во всех играх, госпожа каждого застолья. Я же сижу на своем троне под гербом, корона тяжело давит мне на лоб, а с лица не сходит снисходительная улыбка, когда мой муж встает, чтобы потанцевать с самой красивой девушкой во дворце, потом берет ее за руку и отводит в сторону, чтобы поговорить, а затем возвращает обратно, раскрасневшуюся и взъерошенную. Она бросает на меня извиняющиеся взгляды, словно бы надеясь, что я не стану возражать, если все в этом дворе, да и все в этом королевстве станут считать их любовниками, а меня – оставленной женой. У нее хватает такта чувствовать стыд или показывать его на лице, но я вижу, что она слишком охвачена желанием, чтобы остановиться. Она не может ему отказать, не может отрицать свое влечение. Может быть, она даже его любит.

Я тоже танцую. Когда звучит медленная или торжественная музыка. Ричард ведет меня на танцевальный пол, и мы двигаемся по нему плавными, ровными шагами. Ричард ведет меня так, чтобы я не уставала, потому что я сама не слежу за ритмом музыки. Всего лишь в прошлом году на Рождество двор чествовал нового короля, новые сокровища, новые наряды и новые товары. А потом мой сын простудился и умер. Всего лишь простудился, и меня не было возле его постели, не было в замке. Я праздновала наш успех, охотилась в лесах Ноттингема. Теперь я даже не могу вспомнить, что там было поводом для празднеств.

Рождество у нас остается святым праздником, и в этот день мы ходим в церковь на несколько служб. Елизавета с опущенными глазами прелестно благочестива в зеленой вуали, наброшенной на ее волосы. Ричард возвращается из часовни вместе со мной, держа мою руку в своей.

– Ты устала, – говорит он.

Я устала от самой жизни.

– Нет, – отвечаю я. – Напротив, я с нетерпением ожидаю продолжения празднеств.

– Ходят неприятные слухи. Я не хочу, чтобы ты их слушала, потому что под ними нет оснований.

Я задерживаюсь, и свита позади нас останавливается.

– Оставьте нас, – бросаю я через плечо. Все тут же расходятся, только Елизавета бросает на меня такой взгляд, словно собралась меня ослушаться. Ричард качает головой, глядя на нее. Тогда она слегка приседает в реверансе, адресованном мне, и уходит.

– Что за слухи?

– Я же сказал, что не хочу, чтобы ты их слушала.

– Тогда мне лучше будет услышать их от тебя, чтобы не слушать никого другого.

– Хорошо. – Он пожимает плечами: – Говорят, что я собираюсь оставить тебя и жениться на принцессе Елизавете.

– Тогда твои постановочные ухаживания принесли желанный результат, – замечаю я. – Так это была постановка или ухаживания?

– И то, и другое, – мрачно отвечает он. – Я должен был дискредитировать ее, чтобы расстроить помолвку между ней и Тюдором. Он точно собирается напасть этой весной. Я должен был лишить его поддержки Йорков.

– Смотри, как бы ты сам не лишился поддержки Невиллов, – мрачно обрываю я его. – Я все еще дочь создателя королей, и на севере довольно много людей следует за тобой потому, что ты мой муж, а меня они любят. Даже сейчас там мое имя ценится выше любого другого. Они не станут хранить тебе верность, если решат, что ты мной пренебрегаешь.

– Я не забывал об этом и не забуду. – Он целует мне руку. – И я никогда не буду пренебрегать тобой. Ты мое сердце. Даже если ты перестала биться.

– Это был самый неприятный слух?

Он не отвечает. Потом все-таки говорит:

– Еще говорят об отравлении.

При упоминании оружия Елизаветы Вудвилл я замираю и останавливаюсь на месте.

– Кто говорит об отравлении?

– Так, сплетники на кухне. Собака подобрала остатки блюда, которое упало на пол, и сдохла. Ты же знаешь, как двор из мухи раздувает слона.