Дочь короля эльфов

Алверик зашагал дальше и скоро вышел на непаханое поле, которое он уже видел, когда-то и которое, как он помнил, было разделено напополам границей туманных сумерек. Прежде чем достичь этого поля, Алверик подметил, что все поганки клонятся в ту же сторону, куда он идет. Как колючий кустарник отворачивается от моря, точно так же и поганки, и все прочие растения, что несут в себе капельку магии — например, наперстянки, коровняк и некоторые виды ятрышника, — все тянутся к Стране Эльфов, если растут где-то поблизости от нее. По этим признакам человек еще до того, как расслышит шорох волн или почувствует близость волшебства, может догадаться, что он подошел уже довольно близко к морскому побережью в первом случае или к границе зачарованной страны во втором. А когда в небе над собой Алверик заметил птиц с золотым оперением, то предположил, что в Стране Эльфов разыгралась буря, которая и выгнала их через границу. Подумав так, он снова заспешил вперед.

Однако сумеречной границы на месте не оказалось, так что он пересек поле точно так же, как пересек бы любое другое, но так и не попал в пределы волшебной страны, на ее пустынную, слегка болотистую окраину. Тогда, подталкиваемый северо-западным ветром, Алверик продолжил свой путь с новой горячностью, и понемногу равнина у него под ногами становилась все более голой и каменистой, все более тусклой, серой и безжизненной. На ней не было ни цветов, ни деревьев, чтобы давать тень. Иными словами, эта земля лишилась всего своего очарования, растеряв любые краски и оттенки, утратив признаки, по которым мы восстанавливаем в памяти дорогие нам картины, если оказываемся далеко от них. Подняв голову, Алверик заметил в небе золотую птицу, которая, отчаянно работая крыльями, мчалась куда-то на юго-восток. Он пошел за ней, надеясь вскоре увидеть горы Страны Эльфов, которые, как ему казалось, просто скрылись за пеленой какого-нибудь волшебного тумана.

Но высокое осеннее небо оставалось по-прежнему прозрачным и чистым, а горизонт выглядел ровным, ниоткуда не проглядывало бледно-голубое сияние Эльфийских гор, но вовсе не поэтому Алверик понял, что Страна Эльфов отступила куда-то в новые пределы. Лишь увидев на этой пустынной, каменистой равнине куст боярышника, каким-то чудом не тронутый северо-западным ветром и, несмотря на позднюю осень, сплошь покрытый белоснежными цветами, что когда-то украшали собой вёсны его далекого детства, он догадался, что Страна Эльфов совсем недавно была здесь, а теперь отступила. И он не мог сказать, насколько далеко.

Так оно и было в действительности. Точно так же, как попадают к нам из Страны Эльфов с самыми разными вестниками берущие свое начало в обрывочных слухах волшебство и тайна, озаряющие своим удивительным светом большую часть нашей жизни с самого раннего детства, так возвращаются назад в Страну Эльфов из знакомых нам полей самые разные воспоминания, которые мы утратили, и верные нам старые игрушки, которыми мы когда-то дорожили. Возвращаются, чтобы стать частью ее таинственного очарования.

Сделав еще нисколько шагов, Алверик увидел на сухой земле грубо вырезанную из дерева игрушку, которую он помнил и которая много-много лет назад служила ему источником детской радости. В один несчастный день она сломалась, а в другой печальный день была выброшена. И вот теперь он увидел ее снова, игрушка была не только целой и новенькой, но и хранила в себе волшебство, очарование, романтическое чудо тех лет — сияющая, преображенная игрушка, одушевлявшая его детские фантазии. Она лежала здесь, среди камней, одинокая, позабытая Страной Эльфов.

Уныла и печальна была равнина, с которой ушли чудеса Страны Эльфов, несмотря на то, что то тут, то там Алверик натыкался на забытые ею крошечные вещицы, потерянные им еще в детстве. Они провалились сквозь время в этот зачарованный край, не знающий бега лет и хода часов, чтобы стать частью его сияющей славы. Теперь же все они были оставлены, брошены, извергнуты этим великим отступлением Страны Эльфов. Все старинные мелодии, древние песни и забытые голоса тоже звучали над этой пустой каменистой равниной, понемногу становясь все тише и тише, словно они не могли долго жить в полях, которые мы знаем.

А когда село солнце, на востоке засиял розовато-лиловый свет, который показался Алверику слишком прекрасным, чтобы быть земным. Он пошел на него, вообразив, что это зарево, возможно, отраженное небом великолепие Страны Эльфов. Так он уходил все дальше и дальше, надеясь найти свою зачарованную землю, и перед ним расстилались все новые и новые горизонты. Наконец на равнину опустилась ночь со всеми звездами, подругами Земли, и только тогда Алверик наконец сумел побороть в себе ту лихорадочную поспешность, которая с самого утра гнала его через поля. Завернувшись в широкий плащ, наброшенный на плечи, он немного поел из своих скудных запасов и уснул неглубоким, тревожным сном, и во сне его продолжали окружать все потерянные и брошенные вещи.

Нетерпение разбудило Алверика ранним утром, когда свет нарождающегося дня все еще был скрыт пеленой октябрьского тумана, и погнало дальше. В полутьме утра Алверик доел свою провизию и зашагал по равнине, окруженной мглистым и серым утром.

Прежде, когда Страна Эльфов еще была на месте, люди никогда не ходили в эту сторону, но и теперь никто, кроме Алверика, не считал нужным исследовать эту каменистую пустыню. А он зашел уже так далеко, что ни один звук из полей, которые мы знаем, не достигал его слуха; даже утренний клич петухов не доносился сюда из фермерских дворов. Алверик шагал в удивительной и странной тишине, время от времени нарушаемой лишь приглушенными обрывками мелодий и словами забытых песен, оставленных отсыпающей Страной Эльфов. Но и они звучали намного слабее, чем накануне.

Когда же засиял над пустошью рассвет, то в небе на юго-востоке Алверик снова увидел такое буйное золотисто-зеленое великолепие, горевшее над самым горизонтом, что ему опять показалось, будто он видит отражение чудес волшебной страны. Переполненный вновь ожившей надеждой вскоре найти Страну Эльфов, Алверик прибавил шагу.

И вот он дошел до места, за которым, казалось, должна была лежать Страна Эльфов, однако оттуда и до самого горизонта вновь простерлась перед ним мертвая, каменистая равнина, и нигде не видно было бледно-голубых вершин Эльфийских гор.

То ли Страна Эльфов действительно каждый раз оказывалась за линией видимого горизонта, освещая облака своим сиянием и отступая дальше по мере того, как Алверик к ней приближался, то ли она вовсе ушла отсюда дни или годы назад — этого Алверик не знал. Но он упрямо продолжал шагать вперед.

Он поднялся на безжизненный каменистый гребень, на который уже довольно давно взирал. С его вершины он увидел все ту же пустыню, протянувшуюся до самого края неба, и нигде, нигде не было ни малейших признаков Страны Эльфов. Не вставали вдали голубые склоны Эльфийских гор, а все брошенные во время отступления маленькие сокровища памяти превратились в самый обычный хлам.

Алверик достал из ножен свой магический меч. Он был способен справиться с колдовством зачарованного леса, но не обладал властью вернуть назад исчезнувшее волшебство. Сколько ни размахивал Алверик своим клинком, пустыня осталась все такой же — каменистой, унылой и бесконечной.

Он почти потерял надежду, но, спустившись с холмов, все же прошел еще немного вперед. Но в этой пустыне горизонт неощутимо двигался вместе с ним, и ни разу из-за него не показались вершины Эльфийских гор. И, шагая по этой безрадостной и голой равнине, Алверик очень скоро понял — как рано или поздно должен был понять всякий на его месте, — что он потерял Страну Эльфов. Надежда умерла.

Глава XI В ЛЕСНОЙ ЧАЩЕ

Жирондерель сидела с сыном Алверика и Лиразели и развлекала его маленькими чудесами и простенькими заклятьями. Казалось, мальчик был вполне этим доволен. Но в конце концов Орион начал строить свои собственные догадки относительно того, куда подевалась мать. Сам он ничего не говорил и лишь ловил каждое слово, произносившееся в его присутствии, а потом долго обдумывал услышанное. Дни шли за днями, а мальчик знал только то, что его мама ушла, и продолжал молчать о том, что занимало его мысли. Но понемногу, по намекам и недомолвкам, по взглядам и печальным покачиваниям голов, Орион догадался, что в исчезновении его матери было что-то чудесное, вот только он не мог догадаться, что это было за чудо, хотя в голове его одна за другой возникало множество удивительных догадок. В конце концов Орион спросил об этом у старой Жирондерели.