Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник)

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. Ах!

Он тотчас вскакивает, и королева уже в его объятиях.

Он целует ее, и она возвращает поцелуй. Потом в ужасе отталкивает его, убегает.

Лозен и герцог уходят. Из кареты долго, с трудом, вылезает король.

Вновь появляется Мария-Антуанетта.

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА (нежно). Мой милый, я послала тебе счета.

КОРОЛЬ. М-да…

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. Мадам Бертен сшила восхитительный народный туалет. И я придумала, где его надеть. В Трианоне построим прелестный маленький театр, и я сыграю в нем служанку Розину из пьесы Бомарше.

КОРОЛЬ. М-да.

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. Только не ворчи… Правда, следует как-то освежить это платье. Я присмотрела великолепное колье… которое твой дед заказал для этой шлюхи Дюбарри…

КОРОЛЬ. Министр Мальзерб просил тебе передать: за парком твоего дворца начинаются деревни, где крестьянам нечего есть – у них нет даже хлеба.

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА (насмешливо). Если нет хлеба, пусть умный министр порекомендует им… есть пирожные!

КОРОЛЬ. М-да… Кроме того, наши богатые буржуа волнуются… Они требуют прав. И если они узнают о новых тратах…

МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. По-моему, им дали главное право – платить налоги. На то они и богатые. Объясните этим жадным идиотам, Ваше Величество: монархия – дело очень дорогое…

ГЕРЦОГИНЯ. Она прелестна. И сумела невероятное – разорить самую богатую в мире французскую казну. Нет-нет, у нас будет революция!.. На днях я возьму вас с собой в театр. Надеюсь, вы знаете кто такой Бомарше?

САНСОН. Бомарше – великий человек.

ГЕРЦОГИНЯ. Несомненно. Недаром он отправил на тот свет парочку своих старых жен… Сейчас он написал пьесу. Главный герой – слуга по имени Фигаро. Этот Фигаро… чем-то похож на вас. Послушайте, а вы не слуга?

САНСОН. Я шевалье де Лонгеваль.

ГЕРЦОГИНЯ… И этот Фигаро говорит там восхитительно-возмутительные вещи, которые почему-то хотят услышать все – королева, принцы крови… Сопротивляется один глупый король. Он один понял то, чего не понимают наши умники…

Площадь перед театром. На площади – толпа.

САНСОН. Герцогиня повела меня на премьеру. Экипажи стояли вдоль Сены, и тысячная толпа заполняла площадь… Была порядочная давка, и лакей прокладывал нам дорогу… В толпе зевак я увидел забавную троицу. Я и прежде часто видел их вместе в Люксембургском саду… Они жили, видимо, поблизости – в Латинском квартале.

Появляются двое молодых людей и красотка-девушка.

Один из них нежно ее обнимает.

САНСОН. Девушка – невеста вот этого остроносого уродца. Его зовут, как я узнал потом, Камиль Демулен. С ними всегда гуляет этот малорослый молодой человек с узким лбом и поразительно упрямым подбородком. Он обожает голубые фраки, и у него привычка чрезмерно пудрить волосы. Так что когда он снимает шляпу, над ним поднимается белый нимб. Готов поклясться, малорослый тайно влюблен в девицу, но вряд ли позволил себе хоть что-то. Он из тех онанистов, которые умрут, но не отважатся объясниться с любимой женщиной. Его имя – Максимилиан Робеспьер… В тот день им не хватило билетов – «Одеон» был набит знатью…

Троица остается стоять в толпе.

Мимо них слуга проводит в театр герцогиню и Сансона.

Театр «Одеон». На сцене – Фигаро.

ФИГАРО. «Вы дали себе труд родиться, только и всего…» (Рев и овация зала.) «… С умом, и вдруг – продвинуться? Да что вы, шутить что ли изволите, ваше сиятельство? Раболепная посредственность – вот кто всего добивается!» (Овация.) «…Все вокруг меня хапали, а честности требовали от меня одного!» (Все тот же рев восторга.)

САНСОН. И принцы крови, и главные подруги королевы – герцогиня де Ламбаль, герцогиня де Шиме, госпожа Полиньяк, моя герцогиня де Грамон и все прочие красавицы заходились в овациях…

ФИГАРО. «… За мной опустился подъемный мост тюремного замка, а затем, у входа в этот замок, меня оставили надежда и свобода. Как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь в моих руках очутился один из этих временщиков, которые так легко подписывают самые беспощадные приговоры…» (Овация.)

САНСОН. Кто мог тогда предположить, что очень скоро Фигаро погонит всю эту рукоплещущую, разряженную толпу ко мне на эшафот… Лишь один человек это знал.

Дворец герцогини де Грамон. Сансон и герцогиня де Грамон.

ГЕРЦОГИНЯ. Завтра вы сопровождаете меня к кардиналу де Рогану. Этот отменнейший болван очень красив! И, как бывает нынче с принцами церкви, не отстает от принцев крови… В его дворце мы продолжим ваше образование. Там есть несколько комнат, где выпуклые фигуры на стенах демонстрируют все виды наслаждений. И приглашенные дамы в лорнет изучают их… прежде чем разойтись по спальням для повторения картин… Так что не удивляйтесь, мой друг, если мне придется вас покинуть… вместе с хозяином. Надеюсь, вы уже не хотите задать надоевший вопрос?

САНСОН. Уже нет.

ГЕРЦОГИНЯ. Браво! Наконец-то не вижу простонародного ужаса в ваших глазах. И еще: не удивляйтесь – за ужином мы все сидим… нагие. Но дамы из общества – в масках, а шлюхи – без. Это справедливо. Как говорит кардинал: «Дамы из общества обязаны сохранять элегантность в неприличии и чувство достоинства в разврате». Он все-таки у нас Высокопреосвященство и, следовательно, моралист…

Дворец кардинала де Рогана.

САНСОН. Но, к ее разочарованию, все было иначе.

ГЕРЦОГИНЯ. Какая скука! Оказалось, сегодня у кардинала собирается философский кружок, столь модный нынче в Париже. Несколько очень умных аристократов, несколько очень красивых и пугающе умных дам… Что делать, в наш век господства философов нам, красивым женщинам, приходится быть еще и умными… (вздохнув) если мы хотим быть модными. Так что не удивляйтесь моим рассуждениям о Спинозе… Ибо приглашен Казот, наш философ, таинственный масон и блистательный рассказчик… (Застенчиво.) Излишне говорить, что и с ним…

Появляется толстенький улыбчивый человек – Казот.

САНСОН. Надо сказать, что вечер и вправду протекал крайне скучно… И этот Казот, вопреки рекомендации, никого не развлекал. Весь вечер он пребывал в каком-то тоскливом молчании.

ГЕРЦОГИНЯ. Мой дорогой Казот, я вас не узнаю!

КАЗОТ. Простите, герцогиня, некий сумрак овладел мной. Но я с наслаждением слушаю умные разговоры вокруг.

САНСОН… Разговоры были вольные. Кто-то под общий хохот смело цитировал стихи: «И кишками последнего попа сдавим шею последнего короля». Сыпались анекдоты о глупом короле… Особенно веселился Мальзерб – самый либеральный из министров…