Дочь мадам Бовари

Она должна сейчас войти в дом и бросить мужу в лицо: «Ты убил мою мать!» Но слова эти прозвучат неверно – фальшиво и театрально. Ибо Берта не помнила той Ларисы Гуляевой, которую когда-то знал Вадим Костин. Образ матери был далеким, неясным, наделенным чертами случайными, почерпнутыми Бертой из коротких замечаний родных или же придуманными ею самой. Смерть матери была тем семейным несчастьем, о котором почти не говорили. Что случилось между нею и Костиным, Берта точно не знает, а потому рассудить их никогда не сможет. Она не была свидетельницей тех событий, а значит, не имеет права обвинить во всем Вадима.

И была ночь. И Берта плакала на плече Костина, потому что с этой бедой, с этим горем она могла обратиться только к нему, к его памяти, к его чувству вины, к его страху за них обоих. А он, давно ожидавший этого разговора и напуганный неотвратимостью потери, рассказывал историю их с Ларисой отношений. Рассказывал с самого начала, не упуская ни одной детали. Он чувствовал облегчение от этой исповеди – тайна отравляла его жизнь, а чувство вины было столь велико, что порой Костин не понимал, любит ли он Берту или волею судьбы призван оберегать ее, искупая тем самым вину перед Ларисой.

Берта ловила каждое слово мужа – и образ матери, до сих пор размытый, вдруг начал обретать плоть, кровь, характер, поступь. Берта впервые в жизни узнавала о своей маме то, что ей надлежало узнать много раньше. То, что могло изменить ее собственную судьбу. И она, понимая, что та давняя история еще не раз напомнит им о себе, простила мужа. Простила любимого человека, отца ее ребенка и единственного, кто сейчас, много лет спустя, способен вернуть ей образ матери. Вернуть своими воспоминаниями.

«Нам хотелось бы жить как должно, мы думаем, что живем как хотим, а на деле – мы бредем, как умеем» – это не о ней, это не о Берте. Она умная и сильная, а потому умеет прощать и отныне будет жить «как должно». Во всяком случае, она постарается. Ради своей любви и дочери.