Дочь небесного духа
Шрифт:
А потом подал «голос» и Сейд:
«Сейчас справа будут два ответвления. Будем сворачивать?»
– По-моему, пока не стоит, – ответила Надя. – Мы еще недалеко отошли. Если бандиты сюда за нами сунутся и увидят эти ответвления, но наверняка первым делом их проверят. Алексей, а вы как думаете?
– Да тоже, как и ты. Их много, они и разделиться смогут, уж точно те ветки, что поблизости, не пропустят. Ты лучше скажи, Сейд, следующие-то…
Не договорив, Гор вдруг испуганно вскрикнул, и Надя, которая шла впереди носилок, почувствовала, как жерди в ее руках дернулись, а потом их задние концы ударились о каменный пол. Девушка быстро, чтобы Нанас не скатился, опустила свой
– Алексей! Что с вами?
В ответ она ничего не услышала. Впрочем, нет… Девушка уловила негромкое шуршание, словно по камням волокли что-то большое и тяжелое. «Не что-то, а кого-то», – тут же промелькнула заставившая ее вздрогнуть мысль, и Надя закричала:
– Сейд! Беда! Что-то с Гором!.. По-моему, его кто-то схватил и тащит в боковой проход!
Оказалось, что пес и сам понял это. Мало того, он уже умудрился проскользнуть мимо Нади и преследовал сейчас неведомого похитителя по уходящей направо ветке.
«Оставайся с Нанасом! – «услышала» девушка. – Этого я догоню, но их может быть несколько. Приготовь оружие».
«А кто это?!» – почувствовав, как побежали по коже мурашки, не осмелилась выкрикнуть вслух девушка.
«Пока не знаю. Не мешай, я уже близко».
Надя машинально закивала, хотя из-за отсутствия хотя бы одной искорки света пес не смог бы это увидеть, даже если бы сидел возле нее. Она достала из кармана отданный ей Гором селивановский «макаров» и сняла пистолет с предохранителя. Осознала при этом, что ее руки мелко дрожат, и недовольно нахмурилась. Разумеется, тут затрясло бы любого, но сейчас она не могла себе позволить паники – от ее самообладания зависела не только ее жизнь; самое главное, от этого зависела сейчас и без того повисшая на волоске жизнь ее любимого мужа. Вспомнив о Нанасе, Надя почувствовала себя куда уверенней, словно тот одним лишь своим присутствием поддержал ее. «А может, в какой-то степени так оно и есть?» – подумалось вдруг девушке. Если люди умеют мысленно разговаривать даже с собаками, пусть и разумными, то почему бы им не научиться общаться так и между собой? Хотя бы с родными, любимыми, близкими…
Переключившись на посторонние мысли, Надя не заметила, как ее невольный страх, переживания за жизни Гора и Нанаса, вызванное всем этим возбуждение внезапно сменились на полную умиротворенность, почти безразличие к происходящему, словно она находилась сейчас вовсе не в жутком темном подземелье, а где-то далеко-далеко – в полной безопасности и покое. Девушка прислонилась спиной к влажной холодной стене и медленно сползла по ней на каменный пол, чувствуя себя невероятно счастливой.
Теперь там, где она оказалась, уже не было темноты. Света там, впрочем, не было тоже, но это совершенно не пугало Надю. Она знала сейчас только одно: именно так и должно быть, с ней происходит то, о чем лишь и стоит хотеть. Тем более, наслаждаться ее состоянием девушке не мешало уже ничто – она не только не различала сейчас света и тьмы, не только перестала слышать звуки, чувствовать тепло и холод – для нее исчезли любые ощущения вообще – те, что дают человеку его органы чувств. Потому что – и она осознала это также без доли удивления и тревоги – у нее просто не стало этих самых органов, как перестало существовать и само ее тело. Надю окружало теперь безмятежное ничто, и сама она, став никем, превратилась в его неотъемлемую часть, хотя то, чего не существует, не может конечно же делиться на части. Но и это ее сейчас совершенно не беспокоило.
Времени не стало тоже. Не стало совсем ничего, кроме всепоглощающего покоя
и счастья, и если бы Надя могла сейчас рассуждать так же, как прежде, то удивилась бы очевидному противоречию: если ее больше нет, то она не должна ощущать и этого. Но рассуждать, да и вообще по-настоящему мыслить она сейчас не только не могла, но и совершенно не хотела. Сознание, разум – вот что превращает покой и порядок небытия в хаос непредсказуемости существования.И, поскольку удивляться Надя не могла теперь тоже, не удивилась она и тому, что увидела перед собой женщину и услышала ее голос. Зато она сразу же узнала эту женщину, хотя и видела ее только на фотографиях, да и то всего лишь на двух – на свадебной и на фото из паспорта. Это была ее мама…
Сразу забылось все – и то, что вокруг ничего нет, и то, что не существует ее самой… Может, и видела Надя сейчас вовсе не глазами – разве могла она обращать внимание на такие мелочи? Перед ней была та, о невозможности встречи с которой она сожалела всю свою жизнь!..
– Как ты? – улыбнувшись, спросила мама. – Скучала по мне?
И снова абсолютно неважным было, как и чем она смогла услышать эти слова. Главное, она их слышала; слышала тот самый голос, который, казалось, узнала бы из тысяч, хоть и прозвучал он сейчас для нее впервые.
– Я… хорошо… – вновь непонятно чем и как ответила Надя. – Вернее, плохо… но… это неважно… Как ты?
– Я хорошо, – словно эхо, прозвучали мамины слова. – Теперь, когда вижу тебя, совсем хорошо.
– Но почему? – вспомнила вдруг она. – Почему ты видишь меня, а я тебя? Здесь было совсем темно…
– Даже в кромешной тьме можно найти путь к свету.
– А папа? Он ведь с тобой?..
– Папа?.. Конечно же нет. Как же он может быть со мной, если он еще там?
– Там?.. Где это – там? И где же тогда сейчас я? И ты?.. И почему мы… ты здесь?
– Мы сейчас там, где каждой из нас и полагается быть, – вновь улыбнулась мама. – Но я еще и с тобой, в тебе, потому что ты – моя часть. Разве ты не знала этого раньше?
– Я… не знала… – запнулась Надя. – Но я чувствовала что-то, я даже узнала твой голос!.. Только не могу понять, почему я тебя вижу и слышу? Я что, умерла?
– Нет, доченька, ты жива, но ты сейчас в таком месте, где все не так… не совсем так, как ты привыкла. Там даже очень далекое близко, и там не всегда работают законы и правила, кроме самых главных.
– А какое самое главное правило?
– Быть собой. Верить в себя. Не изменять себе.
– А другим? Другим изменять можно? Тому, кого любишь?.. – непонятно почему спросила вдруг Надя.
– Если любовь настоящая, тогда тот, кого любишь, – тоже часть тебя.
– А что будет, если изменишь себе?
– Перестанешь быть собой, это же очевидно.
– А когда… теряешь того, кого любишь?.. Как жить тогда? Это очень… страшно?..
– Спросишь у папы, когда увидишься с ним, – вновь озарила мамино лицо улыбка. – Хотя, если любишь по-настоящему, то и смерть – не потеря.
– Ты опять говоришь о папе так, словно он жив!..
«Он жив! Он жив! – застучали, забились в Надиной голове слова. – Гранату! Скорей!.. Что с тобой? Очнись!»
Да, у нее снова была голова… И тело… И ее вновь окружала темнота – обычная, видимая, если так можно сказать о темноте. А «голос» был теперь вовсе не мамин, да и самой мамы нигде больше не было.
«Что с тобой?! Очнись! Поднимайся!» – вновь «зазвучало» в голове девушки, и наконец-то она сообразила, что к ней обращается Сейд, который вовсю «бодал» ее большой круглой головой, пытаясь привести в чувство.