Дочь обмана
Шрифт:
— По-моему, она одна из твоих поклонниц, — сказала я маме. — Я видела ее раньше около нашего дома, она ждала, чтобы увидеть тебя.
Даже сейчас маме было приятно получить подтверждение своей популярности.
Вскоре принесли горячий чай, и мама сама держала чашку, пока девушка пила.
— Ну, вот, — сказала мама. — Уже лучше, правда? Скоро придет доктор. Он посмотрит, нет ли каких-нибудь повреждений.
Девушка попыталась присесть на кровати, и мама успокаивающе сказала ей:
— Лежите-лежите. Вы отдохнете здесь, пока не почувствуете себя достаточно хорошо, чтобы идти. У вас
— Я… со мной все в порядке, — проговорила девушка.
— Нет, не все. Во всяком случае, не настолько, чтобы встать и идти. Вы останетесь здесь до тех пор, пока мы вам не скажем, что вы можете идти. Может быть, вы хотели бы известить родных или друзей? Они будут беспокоиться о вас?
Она покачала головой и бесцветным голосом, выдававшим ее состояние, произнесла:
— Нет. У меня никого нет.
Губы ее начали подрагивать, и я увидела искреннее сострадание в глазах мамы.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Лайза Феннел.
— Так вот, Лайза Феннел, ты останешься здесь, по крайней мере, до утра, — сказала мама. — Но сначала мы должны дождаться доктора.
— Не думаю, что с ней что-то серьезное, — сказала Марта. — Это просто шок, вот и все. А у вас сегодня еще спектакль. Вы ведь знаете, какая бывает перегрузка в эти дни с дневными спектаклями. Если хотите знать мое мнение, я бы их вообще отменила.
— Вашего мнения никто не спрашивает, Марта. Вы ведь и сами прекрасно знаете, что нам необходимо выжимать из публики все, до последнего пенса, если мы не хотим разориться.
— Думается мне, и без дневных спектаклей мы бы неплохо прожили, — настаивала на своем Марта.
— Подумайте обо всех этих людях, которые могут позволить себе сходить куда-нибудь только днем и всего лишь раз в неделю.
— Я думаю о нас, несчастных.
— Наш долг — думать о других. Особенно в театре.
— Не сказать, чтобы все так делали.
Лежащая на кровати девушка внимательно слушала. Глядя на нее, я подумала, что она не очень пострадала. Приехавший доктор подтвердил мои предположения.
— У нее всего лишь несколько синяков, — сказал он нам потом. — Ну и, разумеется, шок. Но через день-два все будет в порядке.
— Я предлагаю оставить ее до утра у нас, — сказала мама.
— Хорошая мысль. А как на это посмотрит ее семья?
— По-видимому, у нее никого нет.
— Ну, в таком случае для нее, конечно, лучше остаться. Я дам ей легкого успокоительного, и она хорошо выспится. Пусть она его выпьет на ночь, перед сном. А до этого пусть просто отдыхает.
— А теперь, — сказала Марта, — давайте-ка займемся своими собственными делами, а то вы разочаруете своих поклонников. Они ведь придут ради мадам Дезире, а не ради ее дублерши Дженет Дэар.
— Бедная Дженет, — сказала мама, — Она была бы счастлива показать, на что способна.
— Мы все и так знаем, на что она способна, и это совсем не то, что нужно.
Когда мама уехала в театр, я пошла в комнату нашей гостьи и встала у ее кровати.
— Вы были так добры ко мне, — сказала она.
— Это самое меньшее, что мы могли сделать. Как это случилось?
— Я сама виновата — не заметила, что экипаж еще движется. Мне хотелось взглянуть на Дезире, я так восхищаюсь
ей. Я три раза ходила на «Графиню Мауд», сидела там наверху, на галерке — лучших билетов я не могу себе позволить. Самое ужасное, когда впереди усаживается какой-нибудь толстяк и ничего не видно. Она великолепна.— Многие так считают.
— Я знаю. Она сейчас на вершине успеха, правда? А вы — ее дочь. Как вам повезло!
— Расскажите мне о себе. Чем вы занимаетесь?
— В данный момент ничем.
— Вы хотите стать актрисой? — предположила я.
— Вы угадали.
— Этого многие хотят. Вы понимаете, люди видят маму на сцене и думают, какая замечательная у нее жизнь. Но на самом деле это огромный тяжкий труд. Это совсем не легко, поймите.
— Я прекрасно это понимаю. Я не такая, как те люди. Мне всегда хотелось быть на сцене.
Я грустно посмотрела на нее.
— Но я умею играть, умею петь, умею танцевать, — с жаром проговорила она. — Уверяю вас, я умею все это.
— Вы уже пытались где-то выступать?
— Да, я участвовала в спектаклях, пела и танцевала.
— Где?
— В любительских спектаклях. Я была ведущей актрисой нашей труппы.
— Но это совсем другое, — мягко сказала я. — Для профессиональной актрисы все это не так уж много значит. Сколько вам лет? Впрочем, извините, я не должна была спрашивать, я вижу себя как театральный агент по найму.
— Я и хочу, чтобы вы вели себя со мной как агент по найму. Вы ведь, конечно, хорошо разбираетесь в этом благодаря своей маме. Мне уже семнадцать, и я чувствую, что не могу больше ждать.
— Вы давно в Лондоне?
— Три месяца.
— И чем вы занимались все это время?
— Пыталась найти агента.
— И безуспешно?
— Я их не интересовала — нет опыта выступлений на сцене. Они даже не хотели посмотреть, что я умею делать.
— Откуда вы приехали?
— Есть такое местечко — Уоддингтон, небольшой поселок. О нем никто не знает, кроме его обитателей. Это недалеко от Херефорда. Там у меня, конечно, не было никакой перспективы. Единственное, что я могла делать, это петь в церковном хоре, да на концертах — там мои выступления всегда шли на «бис».
— Я понимаю.
— А когда я увидела вашу маму в «Графине Мауд», мне захотелось быть как она. Она так великолепна! Весь спектакль зрители следят за ней, затаив дыхание.
— Итак, вы уехали из этого местечка около Херефорда. А как же ваша семья?
— У меня сейчас нет семьи, и дома тоже нет. Мой отец снимал небольшой домик, и мы неплохо жили там, пока он не умер. А мама умерла еще раньше, когда мне было пять лет; я даже плохо помню ее. Я управлялась по дому и немного работала на ферме.
— Понятно. И все это время вы хотели стать актрисой. Ваш отец знал об этом?
— Да, конечно. Но он считал, что это всего лишь мечты. Он очень гордился мной, когда я пела на концертах, садился, бывало, в первый ряд и не сводил с меня глаз. Отец понимал меня, но он был из тех людей, которые обычно говорят: «Ну, что же, раз это невозможно — смирись». А я не такая. Я должна попытаться сделать все, чтобы моя мечта исполнилась.
— Конечно, только так и можно чего-то добиться. Моей маме сначала тоже пришлось нелегко.