Дочь огня

Неодинакова лютая стужа для шаха и для нищего. Природа, казалось, была заодно с врагами бедняков. Летом безжалостно палило солнце, зима выстуживала их ветхие жилища. А богачи пользовались всеми благами и в зной и в холод. Людям с достатком и зима приносила свои радости. Владея большими домами, они переселялись в комнаты, обращенные к солнцу. Пол, хоть и земляной, устилался циновками, а сверху на них клали еще толстые кошмы и пушистые ковры, ограждая себя от сырости. Вдоль стен укладывались курпачи, ватные и байковые одеяла. Проемы для света в окнах заклеивались вощеной бумагой, а в иных домах даже вставляли стекла, к тому же опускали занавески, защищавшие от порывов ветра. В большом сандали постоянно поддерживали тепло. По углам еще устанавливали мангалы да зажигали тридцатилинейные лампы.

От всего этого в комнате становилось жарко, как в бане.

В длинные зимние ночи у владельца богатого дома собирались близкие, за беседой и вкусными яствами ночь проходила незаметно. Разгоряченные едой и веселыми разговорами, собравшиеся утоляли жажду ледяной водой. Но всего этого им было еще мало. Рано утром слуги отправлялись на базар за особо приготовленным горохом, это блюдо завершало пиршество.

Зима в Бухаре — пора вкусной, обильной пищи. Обжоры с нетерпением ждали этого времени года. Летом жара отбивала аппетит. Но как только наступала зима, любители поесть, не теряя времени, принимались за еду. Каких только блюд не создавали искусные повара! Большим успехом пользовалось блюдо калла-поча, которое варится, как студень, из бараньих ножек, но подается в горячем виде. А гипо? Бараний желудок начиняют рисом, мясом, салом, изюмом, морковью, алычой, разными пряностями и варят в котле вместе с бараньими ножками. Объедение! А манты? А тушка барана, сваренная на пару, а домашняя колбаса, а плов с айвой! Или сливки — ничто не может сравниться со сливками Бухары. И фрукты, фрукты, фрукты — чарджуйские и кокандские дыни, зимние дыни из Гиждувана, виноград дамские пальчики…

В богатых домах все это поедалось в несметных количествах в долгие зимние вечера.

Осадков зимой в Бухаре выпадает немного. Снег большей частью тут же тает, а высохшая вскоре грязь превращается в пыль, и ветер гонит ее по улице, как и летом.

В день, когда происходили описываемые нами события, в Бухаре выпал первый снег. По народному обычаю, первый снег — повод для забавы: друзьям и знакомым рассылались письма в стихах, назывались они барфи — снежные, с предложением устроить угощение. Начинались они примерно так:

Ложится снег, как бог ему велит, Кружится снег, а к вам барфи летит. Несут снежинки — стая голубей — С небесной голубятни сто вестей. Кружится снег. Барфи летит за ним. На ваш прием надежду мы таим.

Далее шло перечисление блюд, которые автору письма хотелось бы отведать. Письмо отправляли с посыльным, он должен был вручить его адресату лично и тут же убежать. Иначе хозяин дома мог его схватить, опозорить, смазав лицо сажей, и возвратить посыльному письмо, тогда угощать должен был написавший его.

В этот день к госпоже Танбур без конца приходили знакомые, друзья, просто соседи с просьбой дать образцы снежных писем. Она раздала все, что имела, кое-кому даже помогла составить новые, а сама никому не написала.

Мысли ее были заняты другим. Три ее ученицы закончили изучение книги Чоркитоб и перешли к Хафизу. Две из них пришли с матерями и сестрами и принесли с собой угощение.

Оймулло приветливо встретила гостей и тут же провела первый урок по книге Хафиза. Прочла вслух несколько двустиший, объяснила их значение. Затем помолилась и передала книгу девушкам. Довольные, гордые, они сели на свои места и углубились в чтение.

Фируза уже давно проходила Хафиза. Когда гости разошлись, Танбур подозвала ее к себе и спросила, понимает ли она смысл строк Хафиза. Фируза, подумав, ответила:

— И да и нет!

— О, молодец, Фируза! Ты совершенно права. Каждое слово Хафиза доходит до сердца человека, волнует его чувства… Но смысл его стихов не сразу уловишь. В Хафиза нужно глубоко вдуматься, при поверхностном чтении он неясен.

Госпожа Танбур разобрала вместе с Фирузой несколько двустиший и под конец сказала:

— Ты хорошо учишься, доченька, будешь образованной. Не стесняйся спрашивать, если что непонятно тебе… У меня, у Шамсии, у других подруг…

Фируза поблагодарила.

Шамсия в это время сидела над книгой, глубоко задумавшись, неподвижно глядя перед собой. Оймулло окликнула ее:

— Шамсия-джан, пойдем в мою комнату, мне надо с тобой поговорить. В комнате было холодно и неуютно, оказалось, огонь в сандали почти затух.

— Ох, да здесь совсем ледник! — воскликнула Оймулло. — Расшевели-ка огонь!

Шамсия взяла совок и разгребла золу. Потом подошла к сандали и укрылась одеялом почти до плеч.

— Ну, — обратилась к ней госпожа Танбур, — расскажи в чем дело! Уже несколько дней ты сама не своя, все о чем-то думаешь…

— Да так, ничего, — чуть улыбнулась Шамсия. — Ни о чем особенном я не думаю.

— Я тебя хорошо знаю, милая, если бы все было спокойно, ты не отрывалась бы от книг. А сейчас тебе не до них, видно. Хоть со мной отведи душу, скажи, что случилось.

Шамсия смотрела в одну точку.

Глаза ее вдруг наполнились слезами, и она расплакалась. Ее собеседница нисколько не удивилась, видимо ждала этого, и сидела молча. Наконец, немного успокоясь, но все еще не поднимая глаз, Шамсия заговорила:

— У нас в доме готовятся к тою. Отец, кажется, намерен еще до весны выдать меня…

Слезы вновь помешали ей говорить. А госпожа Танбур рассмеялась:

— Вот так так! Кто же плачет, когда замуж выходит? Волей-неволей приходит пора уйти из родного дома к мужу. Отец сам отдаст тебя тому, кто станет твоим господином. Так бог велел. И отец следует его повелению…

— Нет, нет, дорогая наставница! — сквозь слезы глядя на нее, сказала Шамсия. — Бог не может благословить эту свадьбу… Такую жестокость, насилие!

— Почему насилие?

— Я не хочу выходить за человека, которого они нашли. Я… у меня сердце не каменное. А мать ни разу не спросила даже, что у меня на душе… Только вам я могу сказать, что сердце мое занято другим!.. Не осудите меня…

Госпожа Танбур участливо смотрела на свою любимую ученицу.

— Родители не спрашивают нас о наших чувствах. Никогда! Они стремятся как можно скорее выдать дочь замуж и выбирают сами. Так было, так есть, так будет. Мы с тобой не в силах изменить это. Сбудется то, что предназначено судьбой. Терпи, доченька! Может быть, ты попадешь в хорошую семью!..

— Нет, нет! Ни за что… Сжальтесь надо мной, будьте мне защитой… Пойдите к нам, поговорите с мамой, пусть хоть год один переждут… еще один год свободы! Хоть закончу Маслак… И к тому же, что станется с бедной Фирузой, если я уйду из дома?..

— Хорошо! Завтра же поговорю с твоей мамой, попрошу для тебя отсрочку. Но ставлю тебе условие: перестань грустить!

Госпожа Танбур погладила Шамсию по опущенной голове.

— Обещаю…

— У меня есть и второе условие: скажи, кому ты отдала свое сердце? Шамсия смутилась, покраснела, но Оймулло повторила вопрос, и она, запинаясь, ответила: