Дочь палача и черный монах

Магдалена, не веря своим глазам, разглядывала лжеторговку. Та до сих пор сидела у могильного камня и смотрела на нее холодным, полным ненависти взглядом.

– Они ограбили посыльного и прочитали письмо! – воскликнула дочь палача. – Иначе быть не может! Она узнала, что толстяк Коппмейер обнаружил что-то ценное, и потом выдала себя за его сестру, чтобы следить за нами.

– Не только она. Все ее пособники следили за нами… – Симон схватился за голову и тихо застонал. – Так это вашихсообщников я видел в лесах Вессобрунна, верно? И вашиже сообщники затеяли в монастыре Роттенбуха драку с монахами… Ну и глупец же я!

Женщина, которая еще совсем недавно звалась Бенедиктой Коппмейер, улыбнулась. Улыбка получилась грустной. В ней вдруг пропало всякое желание сопротивляться, и она, словно пустая оболочка, откинулась на камень.

– Они должны были защищать нас, – проговорила она тихим голосом. – Не только меня, но и тебя, Симон. Мы раньше вас узнали, что за сокровищем тамплиеров гонится кто-то еще. И мы знали, что шутки с ними плохи.

– Тогда в лесу, по пути в Штайнгаден, когда на нас напали разбойники, – пробормотал Симон. – Это ваши дружки подняли меня обратно на лошадь. Так ведь все было, да? Я-то думал, что у меня бред, но эти люди и вправду там были.

Женщина напротив него кивнула.

– Они постоянно нас охраняли.

– Ни черта! – выпалил Куизль. – Они ходили за вами, чтобы добыча от них не ускользнула. Симон, опомнись! Если бы вы отыскали сокровище, ее дружки мигом перерезали бы тебе глотку. А онасмотрела бы на это. Потому я и явился в Штайнгаден – чтобы защитить тебя от этой бестии.

Симон взглянул на рыжеволосую женщину с изящными чертами лица, которую столь длительное время считал идеалом образцовой женственности.

– Так, значит, вы вовсе не из Франции?

Она коротко улыбнулась, и на мгновение перед Симоном предстала прежняя Бенедикта Коппмейер.

– Из нее. Я действительно родом из семьи гугенотов. Но уже в детстве я выбрала уличную жизнь и желала состариться благочестивой женушкой какого-нибудь жирного, самоуверенного торговца.

– Воровство, обман и убийство, вот что ты выбрала, – прорычал палач. – Господин бургомистр выяснил для меня, насколько далеко зашло ее бесчинство. След ее банды тянется через всю Баварию. Мюнхен, Аугсбург, Ингольштадт… Все время она выдавала себя за кокетливую торговку и в трактирах разнюхивала у торгашей их маршруты. А позже в трактир приходил кто-нибудь из ее подельников, и она рассказывала все ему. И если у благородной дамы возникало на то желание, она и сама участвовала в ограблениях. – Куизль шагнул к мнимой торговке. – Сколько раз ты помогала своим дружкам в Шонгау? Один раз? Или два? Может, сама скажешь, сколько людей на твоей совести? Вейер из Аугсбурга? Работники Хольцхофера?

Женщина молчала, и палач заговорил дальше.

– В Ландсберге, кстати, и вправду живет Бенедикта Коппмейер. Она ведет скромную жизнь и о смерти брата узнала только от бургомистра Земера.

– Так, значит, решающую подсказку вам подкинул Карл Земер? – спросил Симон.

– Я бы и раньше мог догадаться, – ответил Куизль. – Шеллер рассказал мне про духи, которые нашел у других разбойников. Я тогда подумал на монаха с запахом фиалок. Но уже на эшафоте Шеллер вспомнил, что у костра валялось еще кое-что.

– Что же? – вырвалось у Магдалены.

Палач усмехнулся:

– Заколка. Я еще не встречал мужчин, которые стали бы их носить.

Симон уселся в снег. Он до сих пор не мог поверить, что связался с мошенницей.

– Что за грандиозный план, – проговорил молодой лекарь, не скрывая удивления в голосе. – Светская женщина разведывает в трактирах маршруты торговцев. Выясняет, куда они направляются и какие обозы меньше всего защищены. И ее подельникам нужно только встать у нужной развилки и просто протянуть руку. И вот, по воле случая, они узнают что-то о несметных сокровищах…

– Мы ограбили посыльного, потому что надеялись найти в его сумке что-нибудь ценное, – прошептала рыжеволосая женщина. – Какой-нибудь вексель или пару золотых монет, но там были одни только письма! Из чистого любопытства я прочла несколько из них, и вот тогда мне в руки попалось упомянутое послание. В нем говорилось что-то о могиле тамплиера и какой-то загадке. У нас в семье про этих тамплиеров только и говорили. Когда я была еще ребенком и жила во Франции, отец еще тогда рассказывал мне об их легендарных сокровищах. Это дело должно было стать последней нашей большой авантюрой… – Она поднялась и стряхнула снег с обгорелого платья. – Что теперь со мной будет?

– Для начала отправишься в Шонгау, в тюрьму, – ответил Куизль. – А там посмотрим. Вполне возможно, что тебя отправят на разбирательство в Мюнхен.

Женщина без имени наклонилась, чтобы и с ботинок стряхнуть снег.

– А в тюрьме начнешь меня калечить? – спросила она вполголоса и принялась стряхивать снег с ботинок. – Симон рассказывал мне про щипцы и раскаленные клещи…

– Если сознаешься, я позабочусь о том, чтобы до самого процесса ни один волос у тебя с головы не упал, – проворчал палач. – Слово даю…

Изящная женщина вдруг вскочила, швырнула в лицо палачу целую пригоршню снега – и в следующую секунду уже мчалась среди старых могильных камней.

– Стой, стерва! – зарычал палач и стал протирать глаза от снега.

Симон и Магдалена, стоявшие рядом с ним, озадаченно переглядывались.

– Что встали, как два барана? – крикнул на них палач. – За ней! У них и шонгауцы на совести есть!

Куизль рванулся с места и пустился вслед за беглянкой.

Симон вырвался из оцепенения и бросился за палачом. За могильным камнем еще раз мелькнула рыжая шевелюра, а потом женщина вдруг исчезла. Симон решил свернуть налево и побежал вдоль низкой кладбищенской ограды. Таким образом он надеялся перерезать мошеннице путь, если она вздумает перемахнуть через изгородь. Он добежал до конца стены; далеко справа мчался среди покосившихся надгробий Куизль. Бенедикты нигде не было видно.

Симон добрался до конца кладбища и стал озираться по сторонам. Женщина, которую он прежде называл Бенедиктой, как сквозь землю провалилась. Лекарь развернулся и побрел обратно, при этом заглядывая постоянно за могильные камни. Но безуспешно.

Быть может, так оно и к лучшему,подумал Симон.

Внезапно справа он услышал тихий, сдавленный хрип. На цыпочках прокрался по узкой заснеженной тропинке, ведущей к фамильному склепу. Над воротами Дева Мария с доброй улыбкой хранила покой усопших. По бокам высились две увитые обледенелым плющом колонны, за ржавой оградой вниз спускалась лестница всего в несколько ступеней. Она заканчивалась перед мраморной плитой, запиравшей вход в усыпальницу.

Симон взглянул себе под ноги. В снегу на ступенях отчетливо видны были свежие следы.

Маленькие, изящные следы.

Лекарь перелез через ограду и увидел ее. Внизу, у подножия лестницы, сидела женщина, которую Симон в течение целой недели знал как богатую торговку из Ландсберга и звал Бенедиктой Коппмейер. Она поджала под себя ноги и обхватила колени руками. Волосы ее растрепались, и макияж размазался по лицу. Она дрожала от холода и смотрела на Симона, нерешительно стоявшего на верхней ступеньке. В глазах женщины застыла безмолвная мольба, и по губам пробежала робкая, едва ли не детская, улыбка – она словно просила прощения.