Дочь палача и черный монах

Епископ Сигизмунд Франц, год посвящения 1646.

У Магдалены возникло стойкое чувство, что епископ оценивал ее взглядом. В глазах его было что-то неприятное, пронизывающее насквозь, словно заглядывал он в самую душу.

Магдалена вдруг насторожилась.

Что-то смущало ее в этом рисунке. Было ли тому виной черное, казавшееся чуть ли не убогим одеяние? Колючий взгляд? Необычайная молодость в окружении стариков? Когда Магдалена поняла наконец, в чем дело, потребовалось время, чтобы осознать увиденное.

На золотой цепочке с шеи епископа свисал крест. Крест с двумя поперечинами.

Такой же, как у монаха.

Девушка чуть не вскрикнула во весь голос. Мысли вихрем закружились в голове, но чтобы их упорядочить, не осталось времени. Монах докончил молитву, поднялся, осенил себя крестом и поклонился. Потом двинулся в сторону крестового хода и скрылся в древнем каменном портале. Он так ни разу и не оглянулся. Магдалена в последний раз окинула взглядом молодого епископа и последовала за незнакомцем. Девушку не покидало чувство, что епископ Сигизмунд Франц сверлил взором ее спину.

Ранним утром в дверь палача постучали с такой силой, словно ему самому предстояла сегодня казнь. За окном еще стояла непроглядная тьма, только-только начинали кричать петухи, и Куизль лежал, прильнув к теплому и мягкому телу жены. Когда постучали в третий раз, заспанная Анна Мария повернулась к мужу, глаза ее засверкали.

– Кто бы там ни был, сверни ему шею, – проговорила она и снова уткнулась в подушку.

– Можешь на меня положиться.

Палач, закряхтев, поднялся с кровати и едва не скатился с лестницы, когда в дверь забарабанили в четвертый раз. В соседней комнате проснулись и заплакали близнецы.

– Иду уже! – прорычал палач.

Пока Куизль босиком и в одной лишь ночной рубашке спускался по ледяным ступенькам, он в очередной раз поклялся себе переломать нарушителю спокойствия пальцы в тисках. А может, еще и навтыкать щепок под ногти.

– Иду!

У Якоба за спиной была напряженная ночь. Сначала дети ужасно кашляли, и даже горячее молоко с медом не могло помочь. Когда Георг и Барбара наконец уснули, Куизль еще несколько часов ворочался в кровати и раздумывал о второй банде грабителей. Так, размышляя о таинственном четвертом разбойнике, он в конце концов и уснул. Затем только, чтобы не поспать, как ему показалось, и пяти минут, потому что в дверь принялся стучать этот дурак и разбудил его.

Задыхаясь от ярости, Куизль подошел к двери, откинул засов и распахнул дверь. И заревел на незваного гостя так, что тот едва не плюхнулся в снег позади себя.

– Что, дьявол тебя сожри, взбрело в твою тупую башку, чтобы посреди ночи…

Он слишком поздно осознал, что перед ним стоял первый бургомистр Карл Земер.

– Черт возьми… – пробормотал палач.

Бургомистр испуганно уставился на палача, который возвышался над ним на целую голову. Лицо у Земера побледнело, под глазами выделялись круги, а левая щека заметно распухла.

– Прости, что так рано, – прошептал он и показал на щеку. – Но я не мог больше терпеть. Боли…

Палач нахмурился и придержал дверь.

– Для начала зайдите.

Он провел бургомистра в дом, зажег от еще не остывших углей в очаге несколько лучин и закрепил их в подставке на столе.

В тусклом свете Карл Земер оглядел гостиную палача. Меч правосудия на стене, грубо сколоченные лавки, массивный исцарапанный стол, лесенка в углу. На столе лежали несколько раскрытых книг.

– Ты читаешь?.. – спросил бургомистр.

Палач кивнул.

– Это работа Диоскорида, старая книга, но если хочется узнать что-нибудь о травах, лучше ничего не найти. А это… – он поднял довольно новую на вид книгу, – Афанасий Кирхер. Проклятый иезуит. Но все, что пишет про чуму, выше всяких похвал! Вы знаете про него?

Бургомистр пожал плечами.

– Ну если быть честным… я в основном читаю отчеты.

Палач поджег трубку от одной из лучин и продолжил:

– Кирхер считает, что чума переносится крошечными крылатыми существами, которых он разглядел в так называемый микроскоп. Не испарениями из земли, или чего там еще выдумывают всякие шарлатаны, а маленькими, незаметными невооруженному глазу существами, которые перескакивают с человека на человека…

Задумчивые речи Куизля прервал детский плач. И жена принялась во весь голос кричать из верхних покоев.

– Что там, черт побери, происходит? – ругалась она. – Иди, нажирайся к Земеру, будь ты проклят, и дай детям поспать спокойно!

– Анна, – зашипел Куизль. – Это и есть Земер.

– Чего?

– К нам пришел бургомистр, и у него болит зуб.

– Зуб болит или что, будь он неладен, давайте там потише!

Дверь с грохотом захлопнулась. Палач повернулся к Земеру и закатил глаза.

– Бабы, – прошептал он, но так тихо, чтобы не услышала жена. Лицо его снова стало серьезным. – Так что вас ко мне привело?

– Моя супруга полагает, что ты единственный, кто сможет мне помочь, – ответил бургомистр и показал на распухшую щеку. – Зуб у меня болел всю неделю, и я терпел. Но сегодня ночью… – Он закрыл глаза. – Сделай так, чтобы они прекратились. Я заплачу любую цену.

– Что ж, посмотрим. – Куизль усадил бургомистра на одну из скамеек. – Откройте рот. – Посветил зажженной лучиной в глотку Земера. – Вон она, дрянь этакая, – пробормотал он. – Так больно?

Он тронул пальцем черный пенек глубоко во рту. Бургомистр дернулся и взвыл во весь голос.

– Тсс, – прошептал Куизль. – Помните о моей жене. Она шуток не понимает.

Он прошел в соседнюю каморку и вскоре вернулся с бутылочкой в руках.

– Что это? – промямлил бургомистр в полуобморочном состоянии.

– Гвоздичное масло. Облегчит боли.

Палач капнул немного на тряпку и приложил ее к больному зубу. Карл Земер облегченно выдохнул.

– И действительно, боль утихает… Что за волшебное средство!

Куизль ухмыльнулся.

– Я умею причинять страдания, но при этом могу их и облегчить. Все имеет свою цену. Вот, возьмите. – Он протянул бургомистру бутылочку. – Настой обойдется вам в один гульден.

Куизль налил водки в стакан и протянул бургомистру. Тот осушил его одним махом и с благодарностью принял второй.