Дочь профессора

— Ты обязательно должна прочесть, что они пишут, — говорил он Луизе по пути в кафе на Оак-Блаффс.

— Но они же коммунисты, верно?

— Разумеется. — Дэнни пожал плечами и улыбнулся чуточку вызывающе.

— Но они же неправы?

— Кто сказал, что они неправы?

— Ну как это кто… — Луиза растерянно развела руками. — Все.

— А я этого не считаю, — сказал Дэнни. — Я читал «Коммунистический Манифест», и мне вовсе не кажется, что все это неверно. Наоборот, звучит очень убедительно.

Луиза покачала головой.

— Ну, не знаю… Не знаю.

— И потом ты должна прочесть Прудона «Всякая собственность — это кража» [21] . Мне здорово понравилось.

Дэнни говорил спокойно, невозмутимо и произвел большое впечатление на Луизу, которая никогда не читала книг такого рода. Впрочем, если бы социальная несправедливость не была однажды наглядно доведена до ее сознания и чувства, возможно, что Дэнни с его увлеченностью Марксом показался бы ей таким же скучным, как другие мальчишки, у которых был свой конек — Юнг и коллективное подсознательное. Так жизненный опыт воздействует на нашу психику, а наша психика на наши поступки.

21

Книга Прудона называется «Что такое собственность», Дэнни подменяет название цитатой из этой книги.

— Иметь деньги гадко, — сказала она Дэнни, заговорщически понизив голос. — Я, правда, иной раз чувствую себя очень мерзко: понимаешь, Дэнни, в Африке я видела детей… детей и совсем крошечных младенцев, которым было нечего… ну абсолютно нечегоесть. И негде жить. И никакой помощи ниоткуда. А мы останавливались там в шикарных отелях и объедались до тошноты, и слуги чистили нам одежду…

— Вот это оно самое и есть, — сказал Дэнни. — И так повсюду, только здесь, у нас, не хотят в этом признаваться.

Луиза испуганно на него посмотрела.

— Здесь, у нас?

— Дети умирают в индейских резервациях, совершенно так же, как в Африке, потому что лишены настоящей пищи.

— Неужели правда? — воскликнула Луиза.

— И даже в Западной Виргинии дети у белых вырастают уродами. Многие дети — потому что они лишены протеина.

— В Западной Виргинии?

Дэнни кивнул, лицо его было серьезно.

— Так всегда было. Богачам наплевать на бедняков, а Америкой правят богатые.

— Но ведь коммунисты тоже не больше помогают беднякам, чем мы.

— Конечно, больше. Конечно, помогают. Они не дают людям умирать голодной смертью.

— Но они могут и убивать, верно?

— Верно.

— Это же плохо, разве нет?

— Не думаю, что убить преступника — это хуже, чем дать умереть невинному. По-моему, это лучше.

13

— Это просто ни на что не похоже, — сказала Лилиан Луизе. Семья сидела за ужином, гостей не было. — Джин сказала мне, что Бенни предложил тебе пойти с ним к Напьерам на барбекью ^[22] , а ты ответила, что предпочитаешь пойти одна.

22

Пикник или прием на открытом воздухе, где гостям подают мясо, жаренное на вертеле.

— Ну и что, — сказала Луиза. — Да, предпочитаю.

Лаура рассмеялась.

— Я тоже.

— Просто не понимаю, что вы имеете против Бенни, — сказала Лилиан. — Он же нравился вам раньше.

— Он какой-то глупый, — сказала Лаура, улыбаясь безмятежной детской улыбкой, предназначавшейся всем и никому.

— Он совсем не глуп, — сказала Лилиан. — Как ты считаешь, Гарри?

— Да нет, — сказал Генри. — Не слишком.

— Только потому, — сказала Лилиан, — что он предпочитает говорить о «ред соксах» ^[23] , а не о Жан-Поле Сартре…

— Да не потому, мама, — сказала Луиза. — Я вообще ничего не имею против глупых людей. Просто он даже не очень… хорошо воспитан.

— Как ты можешь так говорить! — воскликнула Лилиан, — когда он — сын близкого друга твоего отца? Или, может быть, ты считаешь, — саркастически добавила она, — что Билл тоже не очень хорошо воспитан?

23

Бейсбольная команда.

— О нет, Билл в порядке, — сказала Луиза. — Но только он, конечно, реакционер.

На минуту за столом воцарилось молчание.

— Он что? — переспросила Лилиан.

— Реакционер.

— Что это значит, папа? — спросила Лаура.

— Спроси Луизу, — сказал Генри улыбаясь.

Лаура обратила взгляд широко открытых глаз на сестру.

— Что это значит — реакционер?

— Это значит… Это значит, что он старомоден, — в некотором замешательстве ответила Луиза.

— Хм, — произнесла Лилиан; количество выпитого виски помешало ей найти нужные слова для продолжения диспута с дочерью.

— Разве Билл старомоден? — спросила Лаура.

— Луиза хочет сказать, что он политически старомоден, — сказал Генри.

— А это правда, папочка? — спросила Лаура.

— Я бы этого не сказал, — ответил Генри, — но, по-видимому, я тоже должен быть причислен к реакционерам.

14

Ратлиджи возвратились в Кембридж после Дня труда, и новый учебный год начался, как обычно: для Генри — лекциями и семинарами, для Лилиан — зваными обедами и завтраками с приятельницами, для девочек — занятиями в школе. Но то, начало чему было положено летом, продолжало развиваться и дальше своим путем, скрытым от глаз, как неосознанное недомогание, отчего все непосредственные его проявления легко можно было приписать возрасту, иначе говоря, переходному периоду, через который любая девочка должна пройти. Если Лаура становилась молчаливее и замкнутее, то Луиза словно бы пошла в своем развитии вспять — она все меньше и меньше интересовалась мальчиками и нарядами, а ее дружба с Дэнни Глинкманом и другими скороспелыми подростками-интеллектуалами все крепла.

Живя в одном доме, родители и дети мало виделись друг с другом, и совместно проведенные каникулы в Вермонте, куда они отправились вместе с семейством Лафлинов покататься недельку на лыжах, превратились в тяжкое испытание для всех. Плохие отношения между Луизой и матерью уже стали нормой; в конце концов, сотни матерей и дочерей грызлись друг с другом. С отцом Луиза держалась настороженно, словно чувствуя, что ее дочерняя любовь отвергнута, тем более что в каком-то смысле так оно и получилось. Генри же вел себя крайне неуверенно, будто он и вправду едва не покусился на собственную дочь, и теперь холодно и отчужденно проявлял свой отцовский авторитет, как бы ограждая себя от возможности такого порыва. Благосклонно улыбаясь, он играл — и не без блеска — роль Отца и Профессора политической теории. Впрочем, ему отчасти повезло, так как реплики, подаваемые ему женой и дочерью, показывали, что они избрали себе роли из той же пьесы и ему не грозит, оказавшись в роли короля Лира, увидеть перед собой на сцене леди Уиндермиер. Так, например, когда Луиза спросила его про Вьетнам — что, как и почему? — в ее тоне сквозила скрытая враждебность, вполне в духе непокорной дочери, и это дало возможность Генри замаскировать уклончивую неполноценность своего ответа снисходительно-терпеливой миной обиженного отца, который хотя и молчит, но прекрасно понимает истинную подоплеку этих вопросов, порожденных необоснованной уверенностью в том, что логика, мол, на ее стороне.