Дочь Роксоланы. Наследие любви

Рустему страшно не нравился этот клубок противоречий; он любил ясность, а ее не было.

Лже-Мустафу казнили, Кара-Ахмеда-пашу тоже, султан счастливо «выздоровел», Рустема-пашу вернули на прежнее место. Но ясности все равно не было!

В тысячный раз Рустем задавал себе вопрос: по чьей злой воле произошло столько страшных событий всего за пару лет? Михримах посоветовала:

– Подумай, кому это может быть выгодно.

Он думал.

Уничтожен Мустафа и разбит шах Тахмасп (без участия в походе султана вряд ли тот был бы доведен до конца). Это выгодно слишком многим.

Михримах спрашивала:

– Кто получил больше всего из-за казни Мустафы?

Селим и Баязид, они стали наследниками.

Но Селим наследником был и без того, правда, вторым после Мустафы. Значит, ему старший шехзаде мешал больше.

А смерть султана кому выгодна?

Снова приходилось признавать, что Селиму. Повелитель объявил его первым наследником; это означало, что, умри султан, именно Селима опояшут мечом Османов.

Но Рустем вспоминал ленивого Селима и не верил, что тот мог задумать и осуществить (не его вина, что не все получилось) столь сложную аферу. К тому же он был слишком далеко от Джихангира, чтобы суметь подсунуть тому письма.

Баязид?

Михримах в это не верила:

– Зачем ему, если наследник все равно Селим? Принести трон Селиму, которого Баязид никогда не любил?

Вопросы так и остались без ответа. Жизнь наладилась, закружили другие дела, а потом произошли события, которые отвлекли совсем в другую сторону.

У Повелителя случился роман, а Хуррем Султан заболела, причем нешуточно. Умершего придворного врача Моше Хамона у султана сменил его сын Иосиф Хамон, но ни он, никто другой поделать ничего не могли. Султанша угасала на глазах.

Мать больна, как говорит Иосиф Хамон, больна безнадежно. А у отца новая страсть. Эта самая Каролина не стала наложницей, Гульфем пригласила племянницу в Стамбул якобы для одного из шехзаде, говорили, что для Баязида. Когда Михримах приехала из Эдирне, то ужаснулась; верно писала Хюмашах, Каролина попросту околдовала Повелителя, он как воск в ее руках. Сильный полководец, умный правитель никогда не поддавался власти женщины так, как сейчас. Сколько твердили, что его околдовала Хуррем, но с Роксоланой не было и десятой доли того безумства, которое творилось ныне.

Султан, которому уже седьмой десяток, ходит за этой красавицей, словно привязанный, не занимается делами, готов ехать в Эдирне, только чтобы угодить Каролине, показать ей, как охотятся. Для охоты не время; все понимают, зачем Повелитель везет нежданную гостью.

Михримах ни на минуту не поверила в то, что Каролина девушка и что она племянница Гульфем. Отправилась к бывшей наложнице сама.

– Гульфем Султан, откуда у вас племянница от императора Карла?

Та заюлила, глаза забегали:

– Я… у меня сестра замужем за дворянином, а его дочь стала фавориткой императора Карла…

Михримах резко поднялась, не желая продолжать неприятный разговор:

– Гульфем Султан, я вам не верю. И все узнаю об этой Каролине. Если окажется, что она никакая не принцесса и не ваша племянница, берегитесь!

Гульфем что-то говорила в ответ, но Михримах больше не слушала. Она знала, кого просить о помощи – Иосифа Хамона, у того есть связи по всей Европе. Не так много у императоров фавориток и детей от них не может быть, чтобы Европе не было известно о взрослой дочери Карла.

Михримах видела Каролину почти мельком и не поверила ни в одну из выдумок Гульфем. У Габсбургов знаменитая выступающая вперед челюсть; если бы Каролина была дочерью Карла, то хотя бы чуть на него походила. Рустем верно сказал об этом в первый же день после возвращения жены в Стамбул. Он тоже не верил в благородное происхождение нежданной гостьи, но поделать ничего не мог.

– Касим-ага, позовите ко мне Иосифа Хамона.

– Он у вашей валиде, – поклонился евнух.

– Хорошо, я пойду туда сама, заодно и о здоровье султанши поговорю.

Иосиф Хамон мрачен. Это понятно: он ничего не может сделать с султаншей, та не выдержала нужного режима лечения. Роксолану изнутри съедала какая-то черная болезнь, все прекрасно понимали, что султанше осталось недолго. А Повелитель собрался на охоту в Эдирне. Неужели он не понимает, что, уехав, вернуться не успеет? Михримах охватывало отчаянье.

– Иосиф-ага, нам нужно поговорить.

– О валиде?

– Не только. Я хочу попросить вас кое о чем.

Они ушли в главный сад, Михримах куталась в накидку, хотя не чувствовала холода.

– Я хочу попросить вас разузнать все об этой Каролине. Не верится, что она племянница Гульфем, совсем непохожа; в то, что она дочь императора, тоже не верится. Рустем-паша рассказывал, что у императора и всех его родственников сильно выступает вперед челюсть, а у Каролины нет. Вы не могли бы…

Не договорила, Хамон усмехнулся:

– Уже узнал. Она не дочь императора и не Каролина Бломберг. Это римская проститутка, присланная папой римским, чтобы взять в руки шехзаде Селима. Но Нурбану быстро дала ей отпор, тогда Каролина взялась за Повелителя.

Михримах ахнула:

– Вы знали об этом и допустили, чтобы она приблизилась к Повелителю?!

– Не знал. Узнал сегодня утром.

– Нужно сказать Хуррем Султан!

– Она уже знает.

– И Повелителю тоже нужно сказать! Я скажу.

Хамон осторожно удержал султаншу за руку:

– Они сами разберутся.

Кивок в сторону дальнего кёшка, где очень любили посидеть в тишине и Повелитель, и Роксолана. По дорожке туда твердой походкой шла султанша.

– Хуррем Султан справится. Главное – мы вовремя узнали, завтра могло быть поздно.

– О, Аллах! – только и ахнула Михримах, схватившись за горло.

Казнь Каролины не вернула здоровье самой Роксолане, она еще успела поговорить с Баязидом, который не считал себя менее достойным трона, чем Селим; младший из оставшихся в живых сыновей поклялся матери, что при ее жизни не поднимет оружие против брата и никогда не сделает этого против отца.

(Так и случится. Через два года после смерти матери Баязид все же пойдет войной против Селима, которому отец выделит солидное войско. Баязид проиграет, будет вынужден бежать к шаху Тахмаспу, там будет попросту куплен и казнен вместе со своими четырьмя сыновьями; самого маленького, родившегося уже после смерти Роксоланы мальчика задушат через неделю после отца и братьев – в августе 1562 года.