Дочь Сталина

Да, испытания были… Ольга Евгеньевна приняла посильное участие в революционной деятельности мужа. Вероятно, ей, натуре деятельной, активной, нравились конспирация, маевки, митинги, подпольные типографии — все, что как бы составляет дух революции.

Сергей Яковлевич Аллилуев в своих мемуарах оставил жалостливую картину его свидания с женой и детьми в тюрьме. «После месячного пребывания под стражей нам, наконец, дали свидание с родными. Двадцатиминутная беседа с семьей доставила мне большую радость. Мой старший сын, шестилетний Павлуша, прильнул ко мне и без конца повторял:

— Пойдем домой…

Я смеялся, обещал скоро вернуться, но сынок не отставал:

— Нет, пойдем сейчас, с нами!

В это время надзиратель, присутствовавший при свидании, объявил, что время истекло и свидание закончено. Жена взяла за руки ребят и, понурив голову, медленно тронулась. Дети заплакали.

— Идем с нами! — сквозь слезы кричал Павлуша. — Идем домой!..» («Пройденный путь»).

…То ли еще будет с так называемыми ЧСИРами — членами семей врагов народа! Уж им не видать никаких свиданий в тюрьме; их малолетних детей в большинстве случаев отправляли в детприемники.

Но, несмотря на весь энтузиазм и бунтарство, Ольга Евгеньевна, случалось, упрекала мужа. Он, дескать, загубил ее жизнь, «от него она видела одни страдания». Она была так же против брака своей дочери со Сталиным, но дочь ее не послушала. «Твоя мать была дурой!» — кричала она уже после трагической гибели Надежды Светлане.

В годы перед революцией Ольга Евгеньевна закончила курсы по акушерству по примеру Софьи Перовской, а когда началась первая мировая война, стала работать в госпитале, где ухаживала за ранеными, очень ее полюбившими, шила белье для солдат.

Светлана делает упор на «непрактичности» бабушки, которая прибегала к всесильному зятю лишь в самых мелких случаях. «Обычно у нее накапливался запас каких-то чисто бытовых жалоб и просьб, с которыми она обращалась в свое время в удобный момент еще к Владимиру Ильичу (хорошо знавшему и уважавшему всю семью), а позже к отцу. И хотя время разрухи и военного коммунизма давно прошло, бабушка в силу своей неприспособленности к «новому быту» часто оказывалась в затруднениях самых насущных. Мама стеснялась много помогать своим родным и «тащить все из дома», — тоже в силу всяких моральных преград, которые она умела перед собой воздвигать, и часто бабушка, совершенно растерянная, обращалась к отцу с такой, например, просьбой: «Ах, Иосиф, ну подумайте, я нигде не могу достать уксус!» Отец хохотал, мама ужасно сердилась, и все быстро улаживалось» («Двадцать писем к другу»).

Владимир же Успенский имеет свои взгляд на «неприспособленность» Ольги Евгеньевны.

«К таким понятиям, как скромность, достоинство, Ольга Евгеньевна на старости лет была совершенно глуха, чем изрядно досаждала Иосифу Виссарионовичу. Он был одним из немногих представителей сильной половины рода человеческого, к кому Ольга Евгеньевна обращалась без малейшего жеманства, кокетства, но зато совершенно бесцеремонно: будто настолько осчастливила Сталина, что ему вовек не рассчитаться. Это ведь она, дорогая теща, вывезла из Ленинграда многочисленных родственников и помогла каждому занять достойное место. «Иосиф! — требовательно говорила она. — Павлу нужна квартира. Ну что это такое, он ютится в одной комнате». Или: «Иосиф, в магазине нет соли, позаботься, пожалуйста». «Дачных охранников, шоферов, прислугу Ольга Евгеньевна в грош не ставила и бранила постоянно, как заправская барыня; все боялись и сторонились ее» (В. Успенский. «Тайный советник вождя»).

Когда ее дочь Надежда покончила с собой, Ольга Евгеньевна очень страдала. Но и она не посмела ни в чем упрекнуть Сталина. «Эта общая боль не обсуждалась никогда вслух, но незримо присутствовала между ними. Может быть, поэтому, — когда весь наш дом развалился, — отец все чаще уклонялся от встреч с бабушкой и дедушкой» («Двадцать писем к другу»).

После смерти Надежды супруги Аллилуевы стали жить врозь. Скорее всего, в Сергее Яковлевиче накопилась усталость от бесчисленных измен жены, от ее авантюрных романов, в которые она бросалась очертя голову, как будто не в его, а ее жилах текла горячая цыганская кровь.

Ольга Евгеньевна и в старые годы выглядела замечательно. У нее сохранилась, несмотря ни на что, царственная осанка, гордый, прямой взгляд, в движениях проступало чувство собственного достоинства. Чистая, опрятная старушка с намотанными на запястье янтарными четками… Возможно, по ним она произносила: «Богородице, Дево…» — такой она запомнилась Светлане.

Сергей Яковлевич, к своему счастью, не дожил до того дня, когда была арестована и брошена в тюрьму его старшая дочь Анна, но Ольга Евгеньевна дожила. Она писала длинные письма «Иосифу», давала прочесть их Светлане, потом забирала обратно, понимая, «что это ни к чему не приведет».

Умерла она за два года до смерти зятя, который был немногим моложе ее.

…Следует добавить, что Светлана в «Письмах» составила бабушке и дедушке достойную эпитафию, в заключение назвав их «рыцарями правды и чистоты».

Осетинский сапожник и грузинская прачка

Образ отца Сталина в представлении историков как бы двоится. Многим великим или «великим» в кавычках людям приписывают более знатное рождение и более родовитых родителей, чем те, которые воспитывали их. Не избежал этой участи и Иосиф Виссарионович Сталин, отец Светланы Аллилуевой Антон Антонов-Овсеенко в книге «Сталин без маски», ссылаясь на сообщение старого грузинского меньшевика Нестора Менабде, которому якобы Сталин в красноярской ссылке раскрыл тайну своего рождения, пишет:

«Отцом Сталина был Яков Егнаташвили, купец 2-й гильдии. Он жил в Гори и нанял прачкой юную Екатерину Геладзе из села Гамбареули. Чтобы покрыть грех, Егнаташвили выдал Кэто замуж за холодного сапожника Виссариона Джугашвили из села Диди-Лило Тифлисского уезда. Для него купил сапожную мастерскую. Это был запойный пьяница, вспыльчивый и грубый. Менабде рассказывал, что Виссарион вскоре был убит в пьяной ссоре. В старые времена никто из этого секрета не делал. Но когда возникла надобность в незапятнанной биографии Вождя, образ его отчима был обелен при помощи таких опытных выдумщиков партийных легенд, как Ярославский и Поспелов. В тексте официальной «Краткой биографии», написание которой осуществлялось под надзором самого Хозяина, сказано, что Виссарион Джугашвили был сыном крестьянина и сапожником по профессии; затем рабочим на обувной фабрике.

Первые годы мать брала Сосо с собой в дом хозяина, тот не запрещал своим сыновьям дружить с сыном прачки. Не исключено, что именно Егнаташвили устроил Сосо вначале в Горийское духовное училище, потом — в Тифлисскую духовную семинарию. Будущий генсек очень тяготился своим происхождением, положение бастарда… его унижало, выливалось в озлобление.

Достигнув вершин власти, Сталин забрал старшего сына Егнаташвили в Москву, на службу в комендатуру Кремля. Этому человеку генсек доверил свою жизнь, сделав его личным поваром-дегустатором. Надо полагать, маленькая Светлана, досадуя на отца, не случайно грозила ему: «Я на тебя пожалуюсь повару…» Александр Егнаташвили дослужился до звания генерал-лейтенанта, похоронен с большими почестями в Гори еще при жизни Вождя. Младший сын купца Егнаташвили, Васо… стал редактором центральной газеты КП Грузии «Коммуниста», потом — секретарем Президиума Верховного Совета Грузинской ССР. Его имя можно найти среди делегатов XVIII партсъезда. Это был один из самых надежных информаторов Сталина».

Эта версия получила широкое хождение среди исследователей именно потому, что в официальном собрании воспоминаний о Сталине почти ничего не говорится об отце, только одна фраза: «Отец Иосифа Виссарионовича проводил день на работе, шил и чинил обувь».

Английский историк Ян Грей в книге «Сталин» заполнил, как сумел, это «белое пятно» в жизни вождя, хотя и он признает, что «сведений о Виссарионе очень мало».

«Отец его — Виссарион — происходил из крестьян села Диди-Лило, недалеко от Тифлиса, где его родители, так же как их предки, трудились на земле. Виссарион же выбрал профессию сапожника. В 1870 году он перебрался в Гори, где в 1874 году женился на Екатерине Георгиевне Геладзе, дочери крепостного крестьянина из соседнего села. Ей было 18 лет, на пять лет меньше, чем мужу. Это были работящие люди, бедные и неграмотные. Оба обосновались в Гори, в скромном домике на улице Соборовал недалеко от кафедрального собора. Домик имел небольшую веранду, две комнаты с кирпичным полом и подвал. Большая комната с одним окном была около пяти метров. Мебель составляли маленький столик, четыре табуретки, буфет с самоваром, зеркало, сундук и нары с соломенным матрацем.