Дочь Сталина

Светлана снова стала той маленькой девочкой, которая командовала всеми в Кремле и ждала, что ее приказы будут всегда выполняться. Розанова писала, что у ее мужа «буквально отвисла челюсть». Она сказала ему с напускной скромностью:

— Андрей, а не кажется ли тебе, что, изучая историю СССР, ты зашел слишком далеко?

«Конечно, я спросила его об отношениях с ней, как ни в чем не бывало.

Да, он переспал с ней один раз, ну и что?»

Розановой было очень легко во всем обвинять Светлану. Она была «истеричной женщиной — еще бы, с таким-то отцом!» А Синявский был всего лишь мужчиной. Он иногда шутил: «Если я окажусь в купе поезда с женщиной, то как вежливый человек, обязан сделать ей предложение…» Розанова добавляла, что в отношениях сексуальная верность «не важна. [Это] не то, что связывает людей. Без меня он не смог бы работать, не смог бы жить. Жить — это не то же самое, что суп сварить». Но Мария так и не простила Светлану.

Светлана, кажется, не понимала правил сексуального поведения, распространенных в пятидесятые и шестидесятые годы. Ее считали «сексуально распущенной», а Синявскому как творческой личности прощалась измена, необходимая для его работы и подарившая Светлане столько надежд. Женщины стали соперницами и врагами, а мужчина спокойно оставался в стороне. И Светлана была совсем не одинока в своем заблуждении, что только ее творческая натура привлекательна для мужчин. Она попыталась наладить отношения с Синявским еще раз, но, должно быть, ей стало стыдно выслушивать сплетни, гуляющие по институту. Позже она с восторгом писала о Синявском и его жене в своей книге воспоминаний «Только один год», не упоминая о своем унижении и делая вид, что дружила с ними обоими.

Тем не менее, общение с Синявским оказало большое влияние на Светлану. Как убежденный христианин, он повлиял на ее решение принять православную веру. Весной 1962 года Светлана крестилась в маленькой православной церкви Положения Ризы Господней около Донского монастыря. В этом же храме несколькими месяцами раньше крестился и Синявский.

Вторым человеком, который повлиял на обращение Светланы к православной вере, был, как ни странно, ее отец. Сталин впервые рассказал ей о христианстве, когда она была ребенком. Светлана случайно наткнулась в его библиотеке на книгу «Жизнь Христа». Девочка, воспитанная в атеистическом мировоззрении, была поражена и сказала об этом отцу: «Ты знаешь, это все ложь, мифология!» Еще больше она была поражена ответом отца: «Нет, этот человек действительно жил». И в тот же день Сталин, вспомнив годы, проведенные в семинарии, рассказал дочери о жизни и деяниях Иисуса Христа. Из всех людей вокруг это сделал именно ее отец! Воспоминание о том, как она сидела у него на коленях и слушала рассказ про Христа очень развлекало Светлану.

Несмотря на то, что это было запрещено, очень многие люди в начале шестидесятых обратились в христианство в знак протеста против коммунизма. Для некоторых это было символическим возвращением в навсегда исчезнувшую дореволюционную Россию. Другие искали духовные ценности. Но сталинской дочери было опасно нарушать партийные правила. Чтобы защитить их обоих, отец Николай Александрович Голубцов крестил ее тайно и не внес ее имя в церковные записи. Светлана всегда получала от него одобрение и утешение. «Он говорил, что Бог любит меня, несмотря на то, что я дочь Сталина». Это замечание показывает глубину ее разрушающего душу одиночества.

Привыкшая к идеологическому конформизму, Светлана должна была сильно измениться, чтобы прийти в церковь Положения Ризы Господней, затерявшуюся в глубине московских окраин. Красивые купола-луковки, каменные сводчатые нефы с ажурными переплетениями наверху, запах ладана, мириады свечей, разгоняющих мрак и гипнотическое пение церковного хора почти опьяняли после вечной московской серости. Впервые с того времени, когда она ребенком восхищалась фигуркой бронзового Будды на даче в Зубалово, Светлана ощутила метафизический порыв. Ее навязчивый поиск подходящего вероисповедания начался с христианства. Она жадно читала о буддизме, индуизме, православии и перепробовала много вероисповеданий, пытаясь обрести внутренний покой.

У Светланы было много поводов обратиться в православие, но, по ее утверждению, одним из самых важных стала смерть брата. В январе 1961 года Хрущев добился его освобождения из Владимирского централа, но Василий продержался только три месяца. Он снова мотался по всей Москве и пил в своем любимом ресторане «Арагви» с приятелями-грузинами. В один прекрасный день Василий исчез. После долгих поисков родные обнаружили его в Лефортовской тюрьме. По состоянию здоровья Василия освободили до окончания срока. Он получил генеральскую пенсию и квартиру в Казани. Разрушающий все вокруг и сам совершенно разбитый, он умер от алкоголизма 19 марта 1962 года в возрасте сорока одного года. У Василия осталось четыре жены и несколько детей. Светлана вспоминала мальчика, который подавал такие надежды, пока не потерял мать. Она больше не могла его ненавидеть.

В том же 1962 году у Светланы произошла еще одна встреча с прошлым, одновременно радостная и пугающая. Она встретила своего двоюродного брата Ивана (Джоника) Сванидзе, с которым не виделась с 1937 года, когда арестовали его отца и мать. В 1942 году Сталин приговорил отца Джоника к расстрелу. Ребенком Светлана обожала тетю и дядю Сванидзе. Именно дядя «Алеша» привез восточные юрты в Зубалово, рассказывал детям истории о древних персах и хеттах и читал старинные грузинские стихи. Светлана встретила его сына Ивана (как он теперь себя называл, отказавшись от имени, которое ему дали в честь писателя Джона Рида), скорее всего, в Институте стран Африки, где он работал. Они не виделись двадцать пять лет, и оба с радостью погрузились в детские воспоминания. Но была в этой встрече и пугающая сторона.

Светлана ужаснулась, когда Сванидзе показал ей письма своих родителей, написанные в тюрьме перед расстрелом. Они были уверены, что родные позаботятся об их сыне, но это было не так. Брать на себя ответственность за детей «врагов народа» было опасно, и родные боялись взять мальчика к себе. Когда брат Светланы Яков хотел помочь Джонику, его жена умоляла, чтобы он этого не делал. Она боялась, что эта помощь подставит под удар их самих.

В управляемой железной рукой Сталина стране дети «врагов народа» сами становились врагами. По всей видимости, после ареста родителей няня взяла одиннадцатилетнего Ивана к себе, где он жил, пока ее саму не арестовали. Потом мальчик попал в детский дом для детей врагов народа, где несколько лет провел за колючей проволокой. Сироты в военное время ценились не дороже мусора, как расходный материал; их совсем необязательно было кормить. Для мальчика, который провел детство в благополучной Германии, а потом жил в Лондоне и Женеве, когда его отец был председателем правления Внешторгбанка СССР, шок от такой перемены в жизни был немыслимым.

Когда Ивану исполнилось семнадцать, его отправили в Казахстан работать в шахтах. Он получил разрешение вернуться в Москву только в 1956 году. Как и большинство выживших, Иван был истощен и физически, и морально. После своего возвращения он не пытался связаться с родственниками. Он закончил Московский университет, получил докторскую степень по африканистике, но его здоровье так и не восстановилось полностью.

Позже Светлана сказала: «Мы внезапно нашли друг друга… Я просто ничего не могла поделать». В конце 1962 года она обвенчалась с Иваном Сванидзе в православной церкви. Было такое ощущение, что встретились две раненых души — хотя его жизнь была гораздо труднее, оба были жертвами Сталина. Их брак был обречен с самого начала и продлился меньше года. Дочь Якова Гуля вспоминала, как была у Светланы и Сванидзе: «Иван очень страдал; он был нервным, подозрительным и имел очень трудный характер».

Светлана и Иван быстро разъехались и, хотя она всегда отзывалась о нем тепло, Светлана не объявляла о свадьбе публично. Может быть, ей было стыдно. Пытаясь избавиться от одиночества, она только усиливала свою боль. О разводе появилась заметка в «Вечерней Москве». Хотя, надо отметить, что Светлана коллекционировала разводы — их на ее счету было уже три, — то же самое происходило и с многими советскими гражданами. Тяжелые эмоциональные травмы после десятилетий тирании не проходили бесследно.