Дочь Сталина

Когда Светлана подписывала эти документы, ею владела только одна мысль — надо сотрудничать. Она знала, что всякое бывает. Те, кто наверху, договорятся друг с другом, и ты тут же исчезнешь. Когда Гринбаум уверил ее, что книга может принести деньги, она сказала, что надеется заработать достаточно, чтобы купить машину и собаку. Она пошутила: «Это должна быть цыганская собака, потому что она будет вести цыганскую жизнь».

Тридцатого марта Гринбаум и Шварц вернулись в Нью-Йорк. Теперь им было нужно получить для Светланы американскую визу. Гринбаум организовал встречу с генеральным прокурором Ником Катценбахом, Чарльзом Бохленом, экспертом по Советскому Союзу из Госдепартамента и несколькими офицерами ЦРУ, в том числе и с Дональдом Джеймсоном, шефом отдела ЦРУ, отвечающего за работу с советскими невозвращенцами и прочие операции под прикрытием. К тому времени Джеймсон, страдающий полиомиелитом, был прикован к инвалидному креслу. Этой болезнью он, по всей видимости, заразился от невозвращенца из Восточной Германии, с которым работал в 1955 году. Джейми, как его все называли, был очаровательным человеком, много читал русских писателей и был настроен помочь Светлане.

Алан Шварц присутствовал на этой встрече:

Они все сидели за столом, обсуждая происшедшее, и вскоре стало понятно, что американское правительство по-прежнему не хочет принимать в этом деле никакого участия. По крайней мере, не хочет делать это открыто. Но мы должны были получить хоть какие-то гарантии безопасности, по крайней мере, нам хотелось уверенности в том, что, когда Светлана приедет в США, ее не вышлют, если у нее будут какие-то бумаги, позволяющие ей оставаться в стране. Я не знаю, что было бы с ней, не вмешайся Дональд Джеймсон. Самое большее, чего мы смогли добиться, — это шестимесячной туристической визы.

После этого Гринбаум позвонил Кассу Кэнфилду, издателю из «Харпер & Роу», с которым он недавно работал по поводу иска Жаклин Кеннеди из-за биографии, опубликованной издательством. Он спросил, нельзя ли будет в тот же вечер приехать к Кэнфилду домой, на 38-ю восточную улицу, чтобы переговорить об одном важном деле. Когда Гринбаум приехал к нему, Касс ждал его вместе с Эваном Томасом, исполнительным вице-президентом компании. Гринбаум сообщил им, что является представителем Светланы Аллилуевой, которая в 1963 году написала книгу и теперь хочет ее опубликовать. Он уверил Кэнфилда и Томаса, что никто не знает о существовании книги, но сделал оговорку: швейцарское правительство просило никому не сообщать о книге Светланы, а также «могли возникнуть и другие соображения, по которым эта информация должна была оставаться конфиденциальной».

Гринбаум никак не объяснил эти «другие соображения», но, очевидно, он имел в виду желание Госдепартамента оставаться в тени. Из-за требований секретности Гринбаум и Алан Шварц решили не выставлять рукопись Светланы на торги, что «угрожало бы ее безопасности», но предложить только «Харпер & Роу». Кэнфилд на самом деле заинтересовался. После обсуждения условий четырнадцатого апреля компания «Харпер & Роу» подписала контракт, выплатив 250 тысяч долларов за право издания книги на английском языке.

Потом Гринбаум позвонил Артуру Шульцбергеру, издателю «Нью-Йорк Таймс», и предложил ему права на публикацию произведения по частям (Гринбаум хорошо знал семью Шульцбергера). В «Нью-Йорк Таймс» предложили 225 тысяч долларов за шесть отрывков. По соглашению с «Таймс» «Лайф» приобрел право на публикацию отрывков через два дня после выхода «Таймс» за 400 тысяч долларов. Кроме того, оставались права на выпуск «книги месяца» (325 тысяч долларов), права на выпуск книги за границей и право на публикацию сериями. Гринбаум подписал все договоры к середине апреля. Никто еще не держал рукопись в руках, но все были уверены, что книга, написанная дочерью Сталина, неизбежно будет иметь хорошие продажи.

* * *

Теперь Гринбауму был нужен переводчик. Кеннан предложил несколько кандидатур, и вскоре Присцилла Джонсон Макмиллан, тридцатидевятилетняя журналистка и переводчица, взялась за работу. Макмиллан работала переводчиком в посольстве США в Москве в середине пятидесятых и даже мельком встречалась со Светланой в 1956 году, когда пыталась стать слушателем лекций по истории советского романа, которые Светлана должна была читать в Московском университете. Лекции отменили; Хрущев как раз представил свой «секретный доклад». В 1966 году Макмиллан работала над книгой о Ли Харви Освальде, интервью с которым она брала в Москве в 1959 году, когда была репортером Североамериканского газетного альянса. Она уже прошла проверку в ЦРУ.

Макмиллан немедленно вылетела в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Гринбаумом. Рукопись Светланы была передана в «Харпер & Роу» и хранилась под замком в здании издательства на 53-й восточной улице. Макмиллан читала рукопись и делала заметки от руки в течение недели, рукопись ей не разрешили выносить из издательства. Когда ее попросили написать краткий обзор, необходимый, чтобы продать права на издание книги за рубежом, Макмиллан пришлось делать его по памяти за одну ночь в своей комнате в отеле. Книга глубоко ее тронула: «Я просто не могла поверить своим глазам: неужели дочь Сталина могла написать все это? И я никак не могла привыкнуть к чувству глубокого уважения и благоговению, которые наполнили мою душу после чтения книги».

Гринбаум считал, что Макмиллан необходимо встретиться со Светланой и убедил «Харпер & Роу» послать ее в Швейцарию. Когда Гринбаум готовил Патрицию к этой поездке, у нее было ощущение, что она оказалась героиней комедии.

Генерал (так друзья называли Гринбаума) инструктировал меня в клубе «Вильямс» в Нью-Йорке, переполненном ресторане, где я наткнулась на нескольких знакомых, и в «Алгонкине», где бывают все нью-йоркцы. Генерал Гринбаум был глух и говорил очень громко, и мне тоже приходилось повышать голос, чтобы он мог меня услышать. Удивительно, что все наши разговоры тут же не были напечатаны в газетах… Он учил меня, что надо говорить, если я встречу кого-нибудь из своих коллег-журналистов в отеле в Цюрихе. «Представь, что ты столкнулась с Марвином Калбом в вестибюле, что ты ему скажешь? О, Марвин, как здорово, что тебе тоже нравится кататься здесь на лыжах!» Я тайно вылетела во Франкфурт, а потом на поезде поехала в Цюрих».

Встреча Макмиллан со Светланой прошла хорошо. Вначале женщины встретились в доме у Яннера, а потом — в маленьком пансионе в Невшателе, где ни та, ни другая не жили. Макмиллан принесла с собой образец переведенной главы, который показала Светлане. Они разговаривали в вестибюле, где все время болтал попугай в клетке. Это развлекало Макмиллан — она была почти уверена, что у птицы нет прямой линии связи с «Нью-Йорк Таймс». «Светлана сказа ла, что я перевожу слишком близко к оригинальному тексту, но, несмотря на это, ей мой перевод нравится. У нее был отличный английский, как и в нашу первую встречу в 1956 году». Через несколько дней Макмиллан вернулась в США.

Во время всей этой суматохи Светлана почувствовала, что ее эйфория от удавшегося побега на Запад прошла, и она впала в глубокую депрессию. Светлана скучала по детям. Четвертого апреля она, наконец, получила письмо от Иосифа, в котором говорилось, что они ничего не знают о ней.

«Здравствуй, дорогая мама!

Нас очень удивило, что, приехав восьмого марта на аэродром, мы тебя не встретили… Но после того, как в газетах появилось сообщение ТАСС о том, что тебе предоставлено право находиться за границей, сколько ты захочешь, мы более или менее успокоились, и жизнь вошла в свою колею. Если не считать того, что Катя до сих пор никак не может войти в эту самую колею, да и мы, честно говоря, м, ало что понимаем…

Я даже звонил в посольство Швейцарии и просил, чтобы мне помогли с тобой связаться… Наконец, пришла открытка от тебя, в которой ты пишешь, что не знаешь, как с нами связаться. Можешь ли ты объяснить, почему мы должны писать на адрес Департамента?… Мама, все твои друзья спрашивают о тебе. Было бы очень хорошо, если бы ты нам написала, что мы должны в данном случае отвечать.

До свидания. Целуем. Ося, Катя.

В отчаянии Светлана обратилась к Антонино Яннеру. Должен был быть способ позвонить Иосифу. Они поехали в маленькую гостиницу в Муртене, недалеко от Фрибурга., взяли комнату с телефоном и заказали разговор с Москвой, назвав вымышленное имя. Светлана была потрясена, когда ее сын ответил. Кати не было дома. Они проговорили полчаса, и ничего толком не сказали друг другу. Ося не задавал никаких вопросов, а Светлана, сбиваясь, говорила одно и то же: «вернуться невозможно, ты понимаешь?» Она боялась, что для него будет опасно знать слишком много. Ося упавшим голосом — он сразу все понял — повторял только «да, да, я слышу». Потом телефонную линию разъединили. Сколько Светлана ни пыталась дозвониться до сына из этой гостиницы, ей это не удалось. Телефонист отвечал, что линия не работает.