Дочь Сталина
Шрифт:
Воспоминания о Мите вернули Светлану в 1943 год, в дни ее романа с Алексеем Каплером. В 1945 году Мита была одной из подруг, с которыми они вместе праздновали День победы в квартире Светланы. Она очень пострадала от сталинских чисток тридцатых годов, когда была арестована ее сестра Рахель. Несмотря на риск быть обвиненной в связи с врагом народа, Мита удочерила дочь сестры Майю Плисецкую и вырастила из нее одну из самых великих русских балерин.
Мита сохранила хорошие воспоминания о Светлане, она никогда не связывала ее с отцом. За чаем они говорили о том, что творится в Советском Союзе. Мита заверяла Светлану, что сидящие в Кремле вожди могут меняться, но система остается все той же. Она сказала, что лучше работать хореографом в Лондоне, чем при советском режиме, так что, по ее мнению, это была невысокая цена за нормальную
Ноябрь, месяц, который для Светланы ассоциировался со «смертью всего», как всегда, поверг ее в депрессию. Но потом, 17 декабря, после шестнадцати лет молчания, раздался звонок от ее сына. Он говорил совершенно обычно, как будто этот разговор по телефону был самым рядовым звонком, а не потрясением всего мироздания. Казалось, советское правительство, наконец, дало ему разрешение общаться с матерью. Светлана пришла в восторг. Вскоре они стали регулярно звонить друг другу и обмениваться теплыми письмами. Она узнала, что Иосиф снова женился — он надеялся, что когда-нибудь мать сможет познакомиться с его женой Людой. Его сыну Илье было уже тринадцать лет, и он жил со своей матерью Еленой. Светлана спросила про Катю, и Иосиф ответил, что она замужем, у нее маленькая дочь и живет она на Камчатке, где работает геофизиком. Больше ничего он не мог сказать. Они с сестрой больше не общались. У него не было фотографий Кати, которые он мог бы прислать матери. Иосиф часто обращался к Светлане с просьбами достать ту или иную медицинскую книгу. Ольга и Светлана иногда проводили все выходные, бегая по книжным магазинам в Лондоне и Кембридже, чтобы купить нужное издание. Цены на подобную литературу иногда достигали двухсот фунтов.
Когда Иосиф, наконец, прислал Светлане свою фотографию, она испугалась. На ней был изображен лысый незнакомый мужчина средних лет с грустными глазами. Чем-то он напомнил ей брата Василия. Светлана бросилась к телефону, разбудила Иосифа посреди ночи и без всякого вступления закричала: «Ты пьешь! Я прекрасно знаю, что значат эти мешки под глазами!» Конечно, он был в ярости, но вскоре эта вспышка, должно быть, прошла, потому что Светлана писала Розе Шанд: «Время и расстояние ничего не меняют… Каким-то образом я чувствую, что все трое (детей) сейчас снова со мной». Она была уверена, что когда-нибудь Иосиф получит разрешение приехать к ней.
Светлана продолжала свою обширную переписку. В одну из своих ежедневных прогулок к почтовому ящику она познакомилась с Джейн Ренфрю, профессором Кембриджского университета и хорошо известным археологом. Прекрасно зная, кто она такая, Ренфрю пригласила Светлану выпить кофе. Вскоре они стали часто проводить время за беседами в теплой кухне Джейн. Светлана рассказывала ей о своей жизни в СССР. Она говорила о своем отце — как трудно было расти и осознавать, кто он такой. Ренфрю вспоминала, что тогда она думала: «Нельзя выбрать себе отца. Для нее это было трудно, очень трудно. Как бы то ни было, он был ее отцом и любил ее, как умел». «Я просто хотела, чтобы она говорила, потому что ей нужно было поговорить».
Филиппа Хилл, вдова известного физика, у которой были некие дальние родственники в России, тоже жила на Чосер-роад. Она восхищалась Светланой и сохранила о ней самые теплые воспоминания. Ей только «надо было избавиться от своего дурного настроения, и она замечательно рассказывала истории из своего прошлого». Но Хилл понимала, что со Светланой может быть трудно: «Я полагаю, Светлана не знала, как управиться со своей жизнью — вот в чем все дело». Хилл думала о ней «почти как о цыганке»: «Она вела бродячую жизнь».
Одной из близких подруг Ольги в школе была девочка по имени Эмили Ричардсон. Ее мать и Светлана вскоре подружились. Розамунда Ричардсон жила в красивом крытом соломой коттедже в Саффрон Уолден и превратила гараж в маленькую комнату, где стоял диванчик. Светлана спала там, когда оставалась ночевать у Ричардсон. Она называла эту комнатку «дачей». Ричардсон смеялась, вспоминая, как однажды утром Светлана вышла к завтраку и сказала: «Надеюсь,
вы не против — я переставила там мебель». Она передвинула софу в другой конец комнаты, потому что ей хотелось смотреть в другом направлении. «Она была просто восхитительна!»Я действительно любила Светлану… Трудно объяснить, но есть люди, которые притягивают к себе, и где-то у них внутри есть неизмеримая глубина… Она умела относиться к другим людям с огромной теплотой… Светлана была глубоко духовным человеком. В ней был Бог в самом широком смысле слова, но Бог, всегда неудовлетворенный своим воплощением, поскольку даже индийский мистицизм ему не соответствовал…
(Эта жажда) была достаточно сильной, чтобы удержать ее на этом пути, и она не могла с него сойти, поскольку не находила выхода.
Но Ричардсон тоже понимала, что Светлана может «меняться как погода. Она была очень разной». Ричардсон чувствовала, что это «связано с ее душевными ранами, которые так и не прошли». Как и Филиппа Хилл, она думала о Светлане как о страннице:
Она всегда ждала, что то, что ей нужно, вдруг отыщется где-нибудь за поворотом… Я воспринимала ее как очень ранимого человека, при этом яркого и талантливого. У нее был феноменальный ум и великая душа. Она обладала оптимизмом и неиссякаемой энергией, которые иногда могли сослужить ей плохую службу и превращались в злость. Для меня эта черта была частью ее личности. Она была одновременно и такой, и эдакой.
Ричардсон полагала, что Светлана устала от неверных представлений о ней:
Она хотела контролировать все это, ведь так? До некоторой степени это можно понять, потому что о ней ходило столько толков, что ей хотелось бы хоть как-то управлять ими. Но она делала это весьма странным способом… Это не сбивало ее с толку, это сбивало с толку всех остальных. Разбросать всех вокруг, как кегли, но самой выстоять.
Ричардсон считала это бедой Светланы. Все помнили тот факт, что она была дочерью Сталина — никто не мог ничего с собой поделать, — поэтому ей невозможно было посмотреть на себя без этого фильтра: «Я не уверена, что она видела себя такой, какая она есть». Но Ричардсон чувствовала, что единственная вещь, которая удерживала Светлану в этом мире, — это ее любовь к Ольге: «Их любовь друг к другу никогда не сходила на нет и не исчезала».
В декабре того года Светлана решила официально перейти в католичество. Она присоединилась к церкви Святой Марии и всех английских великомучеников и даже провела несколько дней в монастыре Святой Марии в Саффолке. Теперь Светлана решила перевести Ольгу в католическую школу Челмсфорд в Эссексе, где была более строгая дисциплина. Но девочка была совершенно с этим не согласна. Она любила школу «Френдз». Проходя вступительные тесты в новую школу, она специально давала неправильные ответы и сумела провалить экзамены. Ольга была очень довольна собой, но мать была в ярости. Она знала, что дочь сделала это специально. Когда они вернулись домой, Светлана накинулась на Ольгу. Но у девочки была более сильная воля, чем у матери. Она оставалась в школе «Френдз» до восемнадцати лет. Когда Светлана жаловалась Терри Уэйту, что эта школа не позволит ей поступить в Оксфорд или Кембридж, он настаивал: «Вы не понимаете. Ей подходит эта школа. Скоро она станет подростком. Квакеры могут ей дать то, в чем она нуждается. Она получит здесь хорошее образование, но куда более важно, что она чувствует себя здесь в безопасности».
И Уэйт был прав. В школе «Френдз», как об этом вспоминала Ольга, никто никого не третировал. Если какую-то девочку заставали с сигаретой, бутылкой или целующейся с мальчиком, она получала взыскание. «Но любые формы расизма, сексизма, религиозной нетерпимости — немедленное исключение. Даже давать прозвища было неприемлемым». Школа защищала ее, и это было бесценным. Первая проверка состоялась в начале апреля ее первого года в школе.
«Дейли мейл» обнаружила, что одиннадцатилетняя внучка Сталина (двенадцать ей исполнялось в мае) живет в Саффрон Уолден, а ее мать обитает в Кембридже на Чосер-роад. Репортеры набросились на школу «Френдз» как раз перед началом пасхальных каникул, в первую неделю апреля. Ольга вспоминала этот инцидент с несколько раздраженным изумлением: