Дочь викария

Он отставил рюмку и взял ее руки.

— Все в порядке. Подумаешь, рубашка! Только не пытайтесь ее пососать, как малыш Рори — вашу юбку тем утром в церкви.

Она смотрела на него так, словно была готова одновременно разразиться смехом и слезами. Томас не стал размышлять. Только нагнулся и поцеловал ее. И ощутил вкус бренди и тот присущий ей одной сладкий запах, который искушал его все это время.

Томас коснулся языком ее губ, заставляя их приоткрыться, и она так и сделала… совсем чуть-чуть. И когда он проник языком в ее рот, подскочила, отпрянула от него, поспешно отступила шага на три, споткнулась о подушку, которую перед этим лягнула, и с размаху уселась не на мягкий обюссонский ковер, а на дубовый пол.

— Мегги! Как вы?

Девушка недоуменно моргнула.

— По-моему, у меня все внутренности перевернулись, — пожаловалась она, — но, кажется, я выживу.

— При таком количестве юбок ваши внутренности должны быть в полной безопасности.

Мегги покачала головой, встала на колени и осталась в таком положении на несколько секунд, пристально глядя в угол комнаты.

— Почему вы отскочили от меня?

— На этот раз я умудрилась приоткрыть рот, и вы немедленно сунули туда язык. Все это очень странно… вернее, чересчур интимно… вы понимаете, о чем я?

— Если вы чуть потерпите и дадите нам обоим шанс… вполне возможно, вам это и понравится. Мегги, почему вы смотрите в ту сторону?

— Там, в углу, дохлая мышь.

Он рассмеялся: последний смех в долгой череде ему подобных, которые так и сотрясали его с тех пор, как он встретил эту женщину.

— Это, вероятно, означает, что Тэнси, вместо того чтобы убирать как следует, шьет очередное покрывало. Я скажу Моргане, и она либо лишит Тэнси картофельных палочек, либо заставит есть грибы в лесу.

Мегги против воли рассмеялась.

— Да прекратите же!

— Что именно? Попытки заставить вас забыть гнев и досаду, а также боль в нижней точке вашего тела?

— Вот именно, — кивнула Мегги и со вздохом поднялась. Он увидел, как она потирает упомянутую точку, прикусывает нижнюю губу и снова таращится на пуговицу его сорочки.

— Бренди уже испачкало вашу новую рубашку. Мне ужасно жаль. Если кто-то узрит вас в таком виде, примет за пьяницу. Мне придется защищать вас, но, увы, рубашка станет безмолвным свидетелем. И никто, никто не поверит мне. Можно я отнесу ее миссис Приддл? Она умеет удалить любое пятно.

— Что же, если это так много значит для вас и вы страстно желаете спасти мою репутацию, я согласен, — кивнул Томас, принимаясь раздеваться. Но Мегги, ахнув, схватила его за руки.

— Что вы делаете? И что с вами происходит? Нельзя же снимать рубашку прямо в конторе, да еще в моем присутствии. Мой отец — викарий!

Он снова задохнулся от смеха, настоящего искреннего смеха, внезапно осознав, что постепенно привыкает к этому. И выпалил, зная, что не следует этого говорить, что еще слишком рано. И все-таки не мог сдержать опрометчивые слова:

— Мегги, вы окажете мне честь стать моей женой?

Мегги потеряла дар речи. Он хочет, чтобы она вышла за него? До чего же странный сегодня день: сначала она лягнула подушку, потом плюхнулась на задницу и под конец получила предложение руки и сердца, И тут Мегги подумала о Джереми, представила, как пинком спихивает его с бесценного арабского жеребца, мало того, кнутом загоняет на самый край земли. Что же, Джереми по крайней мере преподал ей очень важный,урок. Пренебрежение мнением мужчины может стать причиной унижения женщины.

— Простите, Томас, но прежде чем ответить, я должна кое-что узнать у вас.

— У меня? А, понятно. Нет, Мегги, я не из тех, кто бьет сену. И никогда не мог бы ударить женщину.

— И Джереми тоже.

Он, естественно сразу вспомнил, кто такой Джереми, и почувствовал, как холод леденит его до самых копчиков пальцев. И все же мягко спросил:

— Это тот чертов почти кузен?

— Да, он приехал в гости. Вчера вечером мне хотелось надавать ему оплеух.

— Ах, так это из-за него ваш гнев вскипел до весьма опасного уровня? Это он виноват в том, что вы набросились на мою подушечку?

— Именно. И кроме того, он мужчина. Просто поверить невозможно тому, что он молол, Томас! Подумать только, что он женат всего полгода. Я знаю, что мой отец-совершенно другой человек, а вот вас я не знаю, поэтому и должна обо всем договориться заранее. Видите ли, если я выйду за вас, а ютом вы превратитесь в Джереми, мне придется вас пристрелить. Для дочери викария подобные вещи недопустимы.

— Тут вы совершенно правы. Спрашивайте.

— Вы считаете женщин глупыми?

— Не более чем мужчин.

— Лично я уверена, что мы куда умнее. Я пришла к этому мнению из собственного опыта, после того как вырастила Макса и Лео. Итак, вы верите в равноправие умов. Как по-нашему, имеет ли муж право указывать жене, что она не должна ездить верхом, когда забеременеет?

Томас смотрел на ее серьезное личико и вспоминал, как о раскраснелось от обиды и ярости.

— Случись со мной такое… думаю, я посчитал бы, что у жены достаточно здравого смысла, чтобы не подвергать опасности ни себя, ни дитя. Вряд ли мне нужна легкомысленная супруга. Впрочем, и такая, которая нуждается в наставлениях по поводу, столь очевидному, как этот.

— Превосходно, просто превосходно. Я знала, что вы не идиот. Интересно, хотели бы вы, чтобы Господь не создавал женщин, чтобы вам не приходилось иметь с ними дела, если вдруг понадобится ребенок? Не думали вы о том, что ему следовало изобрести другой способ получения наследников?

— Нет, и не говорите, будто Джереми провозглашал подобную ересь. Вы, должно быть, не так расслышали.

— Вопрос был очень длинным, а ответ — чересчур коротким. Не хотите ли изложить ваши мысли подробнее?

— Не хочу. Ну как, Мегги, прошел я испытание?

Она потерла подбородок, с упреком взглянула на злополучную подушечку и со вздохом пробормотала:

— Честно говоря, я не уверена, что Джереми тоже в это верит. Это всего лишь мои предположения. Правда, я успела обвинить его в этом. Верите ли вы, что мужья имеют право приказывать женам?

— Я никогда не был женат, — спокойно пояснил Томас. — Буду ли я отдавать вам приказы? Да, если вы попадете в беду и мне понадобится защитить вас.