Дочь железного дракона
Шрифт:
Повернувшись, она увидела его глаза и осеклась. Глаза были простодушные, обиженные, страдающие. Ей стало стыдно. Захотелось обнять его, но он понял бы это неправильно.
— Ну хорошо! Извини, что я тебя дразнила. Мир! Будем друзьями.
С другой стороны, если дело в хромометре, она ничего не сможет сделать. Его и разобрать не удастся, они продаются запечатанными. Но ведь только вчера Варга работала с этим же самым хромометром, и все шло прекрасно. Что она пропустила?
И тут ее осенило: зеркало!
Ну конечно! Взглянув на зеркало, она увидела, что оно слегка поцарапано и из-за этого рассеивается луч. Джейн мигом его заменила.
— Насчет этого жертвоприношения… — сказал Билли.
Действие лазерного луча на свободные ионы в растворе породило рамана — крохотное оранжевое существо. Оно плавало в зеленоватой жидкости — Джейн его видела, — как водоросль, колеблемая подводным течением. Срок жизни таких созданий был чрезвычайно мал. Под живительным действием лазерного луча они рождались и умирали тысячи раз в секунду. То, что казалось ей одним существом, на самом деле было множеством. Его кажущееся единство было такой же иллюзией, как картинка на экране телевизора. Оно было такое хрупкое, что Джейн боялась дышать.
— Да, так что?
— Может, ты все-таки пойдешь, если передумаешь…
Джейн вздохнула, не поднимая глаз:
— Уходи, Билли.
Он еще постоял, печально бренча монетками в кармане. Потом ушел. Посредством элементарной наведенной трансформации раман должен был принять в конце концов форму, наиболее тесно связанную с частицами нитки из лоскутка. Джейн ждала, а человечек, медленно изменяясь, приобретал знакомые черты. И вот наконец миниатюрный Робин широко улыбнулся ей, облизал губы и взялся рукой между ног. Понятно, от такого примитивного существа ждать хороших манер не приходилось.
Теперь, когда началось самое главное, ей стало страшно. Лазер имел оснащение для переноса информации. Джейн подключила к нему микрофон. Нервно откашлялась. Давно она не произносила тайного имени Крутого.
— Тетигистус! — воскликнула она.
Человечек подпрыгнул, словно его вытянули кнутом по спине. Трубка с громким треском лопнула, почернела. Запахло горелым пластиком. Джейн с криком отдернула голову, сорвала очки.
Но было поздно. Ясно и отчетливо перед ее глазами сиял тройной неразделимый образ: Крутой-Питер-Робин. У них были ясные глаза и кожа гладкая, как слоновая кость. Они лежали, укутанные в белые одежды, светлые, чистые, безупречные.
Все трое были мертвы.
Значит, так и есть. Крутой — это Питер — это Робин.
Было поздно, скорые лифты уже не ходили. Джейн ехала домой сорок пять минут, с остановками на всех этажах. По дороге она не думала ни о чем, отдавшись своему горю. Раньше она надеялась, что, узнав правду о Робине, любую правду, она станет свободна от него. Но именно сейчас, когда она твердо знала, что вместе им не быть, она поняла, как он ей нужен.
Подходя к своей комнате, она чувствовала смертельную усталость. Позади был длинный день, и она хотела только спать.
Из дверного окошка и из щели внизу выбивался свет. Раздавались голоса. Мартышка вернулась. У нее гости. «Неважно, — подумала Джейн. — Мне уже все неважно. Можно ударить меня по лицу кирпичом, я ничего не почувствую».
Она открыла дверь.
На ее кровати сидел кто-то — нескладный, красноглазый,
с волосами как солома. Он посмотрел на нее и нагло осклабился.— Как делишки, Сорока?
Это был Крысобой.
Глава 15
Зима выдалась небывало длинной. Старейшины Города объявили указом наступление нового, третьего по счету декабря, так что за Черным декабрем потянулся декабрь Ледяной, и все понимали, что и от четвертого они тоже не застрахованы. Стояла Волчья луна. Богиня являла свой самый жестокий лик. Иногда казалось, что Тейнд не придет никогда.
Через неделю после появления Крысобоя, Джейн отправилась с ним и Мартышкой прогуляться и посмотреть на витрины. Полная нехороших предчувствий, она нехотя тащилась за ними по роскошным магазинам Карбонека и Гладсхейма, таким заведениям, как «Козий Рог», «Фата Падурия», «Малефиций», и везде Джейн чувствовала себя неловко и не на месте. Крысобой держался от нее в стороне, побрякивая в кармане ключами, и, когда Мартышка начинала восхищаться очередной цацкой, его пухлые губы довольно улыбались.
— Ой, вы посмотрите только! — восклицала она. — Какая прелесть!
— Да, ничего! — отвечал Крысобой и со значением смотрел на Джейн. — А ты как думаешь?
Наконец они засели в «Пещере». Там был объявлен вечер свободного доступа к микрофону, и непризнанные поэты, менестрели и барды набежали со всей округи с невероятным количеством плохих стихов. Сидя за столиками, сделанными из бобин от телефонного кабеля, они попивали кофе и ждали своей очереди завладеть микрофоном. Младшекурсники в джинсах и черных свитерах разносили чашки и убирали грязные.
— Ой, ну эти перчатки из девичьей кожи! — не могла успокоиться Мартышка. — Я теперь только в «Джеттатуре» буду все покупать.
Нежно водя пальцем по подбородку Крысобоя, она мурлыкала:
— Ты только представь себе, какие они… Мя-а-агонькие!
На небольшом возвышении стоял очередной поэт. Судя по его виду, последнюю неделю он спал, не раздеваясь, в стогу сена. Поэт читал:
Только что руки его лизала,
Как вдруг свободной и гордой стала…
Крысобой слушал, закатив глаза под самый лоб. Потом вернулся к прерванной мысли:
— Вот именно! Секс — это вопрос власти. Господство и подчинение, только так.
— А у нас с тобой не так, — сказала Мартышка, — правда, зайчик?
Он снисходительно похлопал ее по руке:
— Кто-то дает, а кто-то получает. Это в природе вещей. Мужчина — прирожденный агрессор, а женщина пассивна, ее призвание — заботиться, опекать. В любви сталкивается сильный со слабым, это захват и капитуляция, словом — война в миниатюре. А все остальное — ухаживания там, ссоры, примирения — это так, завитушки. Сублимация.
— Какой ты грубый, — надула губы Мартышка. И заискивающим тоном добавила: — Но, сокровище мое, кто же захочет, чтобы им все время помыкали!
— Другое дело, — задумчиво продолжал Крысобой, — когда это любовь втроем. Конечно, тут бывает по-разному, но чаще всего двое оказываются наверху. И для равновесия та, что внизу, подвергается двойному гнету. Она должна научиться пресмыкаться и ползать на коленях. Ей придется полюбить свое унижение.
Мартышка, недобро посверкивая черными, как гагатовые пуговки, глазками, бросила быстрый взгляд на Джейн. Ее ноздри раздувались. Но потом она покачала головой и отвернулась.