Дочь

Толпа сгрудилась сильнее. Людей впереди прижали к тюрьме, люди сзади старались подобраться поближе, чтобы лучше слышать. Тех, что посередине, прижали друг к другу так тесно, что они не могли и пошевельнуться. Говорили все громче. Лицо Джима придалось к решетке и его пальцы, сжимавшие прутья, побелели.

Толпа двинулась через дорогу на пустырь. Кто-то забрался на машину и начал ругаться во все горло.

Человек из середины толпы пробрался к своей машине, сел в нее и отъехал.

Джим стоял, прильнув к решетке и смотрел в окно. Шериф стоял спиной к толпе и что-то говорил Джиму. Джим не слышал, что он говорит.

Мужчина с тележкой хлопка остановился узнать, что случилось. Он взглянул на толпу на пустыре, потом повернулся и посмотрел на Джима за решеткой. Шум с пустыря становился все громче.

– Что стряслось, Джим?

– Дочка проснулась сегодня утром и опять сказала, что хочет есть, - сказал Джим.

Шериф был единственным человеком, который его слышал.

Человек спрыгнул с тележки, привязал поводья к колесу и стал проталкиваться сквозь толпу к машине, от которой исходил весь этот крик и рев. Послушав немного, он вернулся на улицу, подозвал негра, который стоял на углу вместе с несколькими другими неграми, и дал ему поводья. Негр поехал с хлопком на хлопкоочиститель, а мужчина вернулся в толпу.

Как раз в это время вернулся мужчина, который отъехал на машине. Он открыл заднюю дверцу и вытащил оттуда лом длиной в человеческий рост.

– Взломай дверь и выпусти Джима, - сказал кто-то.
– Несправедливо, что он там сидит.

Толпа на пустыре снова задвигалась. Человек, что стоял на крыше машины, спрыгнул на землю, и люди двинулись по направлению к тюрьме.

Человек, который шел первым, выдернул из мягкой земли шестифутовый лом.

Шериф попятился.

– Ну успокойся, Джим, старина, - сказал он.

Он повернулся и пошел вверх по улице к своему дому.

Перевод с английского М.М.

Из архива Владимира Штокмана