Дочери Ганга

– Я уже говорил тебе, что мне нельзя бежать: я беспокоюсь за своих родных, – вздохнул Шанкар. – Меня станут искать, чтобы бросить в долговую тюрьму, а имущество семьи распродадут. К тому же я не верю, что незнакомая девушка согласится помочь нам. С какой стати?

– Главное – вырваться на свободу, а там мы что-нибудь придумаем, – возразил Арун.

– Мой случай тем и отличается от твоего, что для меня нигде нет свободы.

Кого-то огрели палкой, и эхо пронзительного вопля разнеслось по огромному, как гималайская пещера, зданию. Если человек кричит, у него еще есть силы; зачастую рабочие принимали удары молча или всего лишь тихо постанывали.

– Долго мы не протянем, – сказал Арун, думая о скудной, по большей части испорченной пище, затхлой воде и отупляющей работе, а после паузы спросил: – Так ты согласен притвориться больным?

Лицо Шанкара посерело.

– А если доктор нас выдаст? Или охрана что-то заметит? Нас же забьют латхи! [80]

– Надо попытаться, – упрямо произнес Арун и стиснул зубы.

Почтенный Тиндал Бхайни не отказался от второй рупии.

– Чтобы это было в последний раз! – прошипел он.

80

Латхи – индийская боевая трость с металлическим наконечником. Используется, в частности, полицией для разгона толпы.

– Надеюсь, что в последний, – сказал Арун.

Как выяснилось, Шанкар не представлял размеров фабрики и высоты ее зданий, потому что прежде постоянно смотрел лишь себе под ноги. Теперь, когда они выбрались из барака, он увидел и цеха, такие высокие, что кружилась голова, и ряды складов, и бесконечную каменную полосу ограды.

– Значит, все это принадлежит ей? Твоей бывшей хозяйке? – потрясенно прошептал Шанкар.

– Да.

– Ты ее ненавидишь?

Арун задумался. Случались моменты, когда Флора вызывала в нем не злобу, а презрительную жалость.

– Она дала мне шанс понять, что даже те, кто, казалось, имеет над нами абсолютную власть, способны нам завидовать.

– Если девчонка не придет, вернемся обратно? – В голосе Шанкара звучала невольная надежда.

– Нет. Здесь есть где спрятаться. Потом отыщем другой выход.

– А что будем есть?

– Я видел, как с повозки сгружали мешки с гороховой мукой. Сейчас они лежат возле склада. Думаю, пару горстей мы сможем украсть.

Прошли сутки. Если беглецов и искали, то пока не нашли, но и девушка тоже не появлялась. Арун и Шанкар напрасно рисковали, дежуря возле приемной.

Наконец Арун сообщил:

– Кажется, я ее вижу.

– Где?

– Вон там!

Встав в очередь, девушка терпеливо ждала, пока проверят ее горшки с опиумом – обнюхают, осмотрят и взвесят. Получив от учетчика бумагу и выслушав его ответ, она заплакала пуще прежнего, а потом поплелась к выходу. Аруну стало ясно, что она и думать забыла о нем. У нее были свои горести и проблемы. И все же, когда девушка поравнялась со складом, за стеной которой прятались беглецы, Арун негромко окликнул:

– Эй!

Она повернулась, и юноша поманил ее.

– Иди сюда, только осторожно.

К счастью, девушка не удивилась и не испугалась.

– Я принесла вам одежду.

Она развязала узелок. Две курты, два дхоти, ткань для тюрбанов. Одежда была не новой, но чистой, и Арун надеялся, что им с Шанкаром удастся выйти за ворота. Один мог назваться мужем девушки, а второй – ее братом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем они очутились за усеянными медными заклепками воротами. Арун зажмурился от ослепившего его солнца. Здесь оно было другим, как и чистый, лишенный опиумных испарений воздух.

Вдали виднелись заросли манговых деревьев и тенистый баньян, от чьих мощных ветвей вниз шли воздушные корни, впоследствии становившиеся новыми стволами. Они подпирали зеленую кровлю, в гуще которой обитали разноголосые птицы.

Вид огромного дерева пробудил в душе Аруна воспоминания о великолепном, широко разросшемся баньяне возле храма в его родной деревне. Мальчишкой он любил забираться на него и смотреть на мир с высоты.

Когда им повстречался небольшой пруд, юноша устремился к нему. Он с такой яростью отмывал опийную грязь, словно хотел содрать с себя кожу. Шанкар последовал его примеру. Девушка осталась за деревьями, и молодые люди надеялись, что она их подождет.

– Не надо, чтобы вас здесь видели, – сказала она, когда они вернулись после купания.

Овеваемая знойным ветром, почерневшая от солнца, она стояла перед ними в выгоревшем сари, медных украшениях на тонких руках, с пыльными босыми ногами. Аруну стало до боли жаль ее.

– Как тебя зовут?

– Приянка.

– Ты нас выручила. Я очень благодарен тебе. К сожалению, пока я не знаю, чем тебе помочь. Прости меня.

Плечи девушки еще больше согнулись. Арун заметил, что ее глаза полны слез.

– Ничего. Я не очень на это надеялась.

У Аруна сжалось сердце.

– Прошу тебя, не плачь!

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Половину собранного мною урожая отправили в брак. Мне ни за что не выполнить условия контракта!

– Они наверняка тебя обманули! – не выдержал Шанкар.

Приянка пожала плечами.

– Теперь все равно. Они отберут у меня и дом, и поле.

– У тебя есть родственники? Где-то в другом месте?

– Есть. В Варанаси. Но я не могу прийти к ним ни с чем – они и сами не богаты.

В голову Аруна пришла неожиданная мысль.

– А что было в бумажке, которую дал тебе учетчик?

Разжав кулак, Приянка показала скомканный листок. Арун взял его, расправил и внимательно рассмотрел. Внезапно юноша вспомнил давнюю историю о том, как он написал себе рекомендацию от имени Флоры Клайв.

– Надо переписать ее. Тогда ты получишь деньги!

– Никто в деревне не умеет писать. По соседству есть писарь, но он ни за что не согласится, даже за плату, и обязательно проболтается.

– Я сам перепишу, если удастся достать бумагу, перья и чернила. У меня еще остались деньги.

– Я не знаю, продается ли все это в лавке, – испуганно произнесла девушка.

– Наверняка. Веди нас к себе домой. Любопытным в деревне скажем, что мы родственники, приехавшие за тобой из Варанаси. Но сперва зайдем к цирюльнику, – решил Арун, надеясь обрести хотя бы некое подобие привычного облика.

Приянка жила в хижине с земляным полом, кое-где прикрытым соломенными циновками. Утварь была старой, и бедность выглядывала буквально из всех углов. Было ясно, что жизнь одинокой девушки совершенно беспросветна.