Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

– Государыня матушка, крепись… Крепись, прошу тебя. Ежели меч выбрал меня, значит, такова моя судьба – умереть за наш Белогорский край. Я буду счастлива исполнить свой долг.

Что за проклятое чудовище – это заклинание? Зачем ему нужна сила именно тех, кого больнее всего терять? Должно быть, этой межмирной дыре, Калинову мосту, было сладко питаться страданиями близких, разлучаемых смертью. Он разверзнулся ненасытным ртом, чтобы проглотить их, не подавившись. Выпутываясь из цепких лап внезапно накатившей слабости, Лесияра склонилась над дочерью и зарылась губами и носом в её золотую макушку.

– Нет, дитя моё… Я этого не вынесу, – прошептала она. – Только не ты.

– Нет, Светолика! – надрывно прозвенел голос Берёзки.

Стремительно подбежав и опустившись на колени рядом с княжной, девушка завладела другой рукой княгини, роняя на неё тёплые слезинки.

– Государыня, дозволь мне пойти вместо Светолики, – сказала она.

Она боролась со слезами, душившими её, старалась держаться твёрдо и храбро, и её голос прозвучал низко, хрипло и сдавленно, искажённый бурей чувств. Глаза Светолики, схваченные непреклонным голубым льдом жертвенной отваги, оттаяли при взгляде на девушку, и княжна с грустной нежностью молвила, лаская пальцами щёку возлюбленной:

– Ты – одна из сильнейших кудесниц, милая, и именно поэтому ты должна остаться. Погибнуть, пожертвовав собой ради спасения мира, непросто, но во сто крат труднее жить, оберегая этот мир, восстанавливая его и исцеляя светом своей души. Это под силу лишь великим. Думаю, ты – из тех, кому эта задача как раз по плечу.

– Лада, я не могу потерять тебя, едва найдя, – нервно дрожа ноздрями и из последних сил обуздывая рыдания, проговорила Берёзка.

– Ты не потеряешь меня, – мягко и мудро улыбнулась Светолика. – Я останусь в моих делах. Всё, что я создала, отныне принадлежит тебе. Я буду жить в каждом черешневом дереве, в каждом розовом кусте, что я посадила. Я останусь безраздельно твоей.

Эти слова растрогали бы и каменное сердце, но сердца у Сестёр были живыми и чуткими к боли. Даже у воинственной и неустрашимой Мечиславы подрагивали губы, а в глазах у седовласой многоопытной Ружаны стояли слёзы.

– Идите ко мне, дети мои, – проговорила Лесияра, раскрывая объятия Светолике и Берёзке.

Расцеловав дочь и её невесту, княгиня поднялась на ноги. Светолика заботливо подстраховывала родительницу на случай слабости, поддерживая под руку.

– Я не могу допустить, чтобы вы, едва найдя друг друга, тут же расстались навсегда, – сказала Лесияра. – Вы, молодые, должны жить, любить и быть счастливыми, а мой век уже вошёл в пору заката. Дети не должны уходить прежде родителей. Нет, Светолика! – перебила Лесияра, заметив, что княжна открыла рот, чтобы возразить. – Не спорь со мной, я так решила. Надеюсь, моё слово имеет для тебя достаточный вес, чтобы ему не перечить. Ты уже вполне готова принять бразды правления, и я не сомневаюсь, что ты будешь княжить в Белых горах достойно. Все твои дела в Заряславле свидетельствуют о том, что ты созрела как правительница. А на брак с Берёзкой я даю тебе моё родительское благословение. Да умножит Лалада ваши счастливые семейные годы и сохранит вашу любовь нетленной.

– Государыня, дозволь молвить слово, – сказала Вукмира.

– Слушаю тебя, – обратила взгляд на Верховную Деву Лесияра.

Жрица в длинной белой рубашке и белом плаще изящной лебёдушкой проплыла по Престольной палате, остановилась перед княгиней и мягко, вкрадчиво промолвила:

– Мы все понимаем твоё желание сохранить жизнь дочери… На твоём месте так поступила бы каждая родительница, но сейчас, увы, это не лучшее решение. Меч неспроста указал именно на нас четверых – меня, Твердяну, Правду и княжну Светолику: он отражает волю судьбы. Уж такой жизненный узор у нас сплёлся, и если пытаться на полпути оборвать или заменить нити, вся сеть может непоправимо запутаться. Ты можешь пойти вместо княжны, но судьба всё равно не примет твою жертву, поверь мне.

– Пусть только попробует не принять, – процедила Лесияра сквозь стиснутые зубы. – Я ценю твои советы, Вукмира, но сейчас позволь мне поступить по-своему. Светолика! – Княгиня снова властным взмахом руки перебила дочь, пытавшуюся что-то сказать. – Это мой приказ, и он не обсуждается! Итак, вся четвёрка в сборе? Правда, ты уже вернулась?

– Здесь я, госпожа, – отозвалась та, выходя вперёд из-за спин Сестёр.

– Хорошо, тогда условимся о дне и часе, – сказала княгиня. – Я внутренне готовилась к такому повороту событий, поэтому уже успела привести в порядок свои дела. Твердяна, Вукмира, вам нужно какое-то время?

– Мы с сестрой давно готовы, – кивнула оружейница. – Хоть сейчас можем пойти.

– Правда, сколько дней тебе нужно, чтобы приготовиться? – обратилась Лесияра к знаменитой обладательнице победоносного топора.

– Трёх дней хватит, считая сегодняшний, – подумав, ответила та. – Чем скорее мы запечатаем этот треклятый мост, тем лучше.

– Хорошо, – кивнула Лесияра. – Что у нас сегодня? Понедельник? Тогда встречаемся на исходе среды, за час до полуночи, у Восточного Ключа. Омоемся в водах Тиши, поклонимся прародительницам – и вперёд. Этот шустрый малец, Боско, показал мне во сне Калинов мост; с виду он выглядит, как круглое озерцо с полуостровком-косой, окружённое лесом. Можете и вы, пока Правда собирается, обратиться к пареньку, он и вам покажет это место. А найти его можно у Светолики с Берёзкой. Так, что ещё? Слова заклинания… Вот они.

По приказу княгини остальным участницам четвёрки раздали листки с шестью заветными строчками.

– Слова простые, запомнить нетрудно, – сказала Лесияра напоследок. – Затвердите их накрепко, чтоб на месте уже никаких загвоздок не возникло.

***

Боль, обрушившись на Ждану ледяным водопадом, превратила её в недвижимое изваяние. Лесияра сидела на скамеечке у её ног, сжимая и поглаживая её помертвевшие пальцы, и Ждана мучительно тонула в нежной, прощальной грусти глаз супруги. Губы были не в силах пошевелиться: слова стали огромными холодными глыбами – не поднять, не вынести, не высказать.

– Ладушка моя, не рви мне сердце, – печально прошелестели слова княгини. – Скажи хоть слово, милая.

Чтобы заговорить, Ждане нужно было разорвать пасть чёрному, взъерошенному зверю, дравшему когтями её душу на кровавые полоски. Раня ладони о его клыки, она всё-таки сделала это.

– А Любима? Как ты скажешь ей? Она ведь жить без тебя не может… – Голос проскрипел, как ржавая дверная петля в ветхой лачуге.

– Не представляю себе, – покачала головой княгиня. – Я просто не могу, лада. Я не в силах сказать ей. Если она заплачет, я сама разрыдаюсь и не смогу никуда уйти. Я на грани, любовь моя. Одна её слезинка – и я развалюсь на части.

– Хорошо, я сама ей всё объясню. Тебе и так нелегко, чтобы рвать себе душу ещё и прощаниями. – Лёгкие дышали, горло говорило, но сердце висело в груди замершей, обугленной птичьей тушкой.

Лесияра закрыла глаза, прильнув щекой к ладони Жданы.

– Какое же счастье, что ты понимаешь!… Самая мудрая, самая сильная, самая прекрасная женщина на свете – это ты. Даже не знаю, за какие заслуги судьба даровала мне тебя.

Это тёплое, живое прикосновение, это щекотное, как касание пёрышка, дыхание – неужели в последний раз?… Больше не коснуться губами ресниц, не ощутить влажный шёлк поцелуя, не впустить в душу родной голос, млея от него, как от близости? Не зарыться лицом в посеребрённые невзгодами пряди волос, не шепнуть: «Лада моя…»? С губ Жданы был готов сорваться тихий умирающий стон, но она приказала себе: не плакать, не отягощать супругу своим горем. Сделать её последние часы прекрасными, соткать из своей души крылья и подарить ей. Сварить из своей жизни сладкое зелье, положив туда свою любовь и дыхание, подлить малиновую нежность встреч, хмельной летний мёд поцелуев и осеннюю грусть разлук, а потом поднести ей в прекрасном кубке.