Дочери принцессы

– Мама! Что происходит? – спросила Маха, когда мы садились в автомобиль.

– Я боялась, что ты с Абдуллой.

– С Абдуллой?

Маха, которой в эту пору было всего семнадцать лет, в высшей школе для девушек была самой младшей. Сын, которому было девятнадцать, должен был в это время находиться в университете, учебном заведении, открытом только для мужчин.

Маха с удивлением уставилась на меня. – Мама, ты себя ведешь как ненормальная, – она вопросительно взглянула на Сару, ища в ней подтверждения. – Тетя, в чем дело?

Сара объяснила загадку с паспортами, обмолвившись, что мы не понимаем, зачем Абдулле понадобилось брать паспорт Махи.

Тут наши взгляды с Сарой встретились, и мы без слов поняли, что подумали об одном и том же,

– Фаиза! – одновременно произнесли мы имя девушки.

Я приказала водителю отвезти нас в дом Фуада и Самии.

– Немедленно!

Теперь план Абдуллы мне стал совершенно ясен. Мой сын взял паспорт Махи для жены Джафара, Фаизы! Абдулла задумал спасти ее. Под именем Махи должна была выехать Фаиза! Фаиза, а не Маха должна была с моим сыном отправиться в Ливан! С закрытым чадрой лицом женщине в Саудовской Аравии ничего не стоит выехать за границу, имея на руках чужой паспорт.

Когда Маха поняла значение поступка Абдуллы, она взмолилась, чтобы мы вернулись домой.

– Мама! Пусть они уедут!

Это был трудный момент. Если я ничего не сделаю, чтобы уведомить родителей Фаизы, то окажусь соучастницей неблаговидного вмешательства сына в личные дела посторонних людей. Если же я стану причиной продолжительной или даже вечной разлуки Фаизы с человеком, которого она любила настолько, что посчитала возможным стать его женой, то вся моя борьба за права женщин в моей стране будет сведена на нет.

Несколько минут, показавшихся нам вечностью, мы с Сарой вопросительно смотрели друг другу в глаза, не зная, что предпринять. Ясные глаза Сары, казалось, заглядывали в мою душу. Я знала, что в этот момент моя сестра вспоминала ужасное сексуальное надругательство, которому подверглась во время первого замужества. Если бы наша мать не восстала против отца, рискуя собственным браком и возможной разлукой со своими дорогими детьми, Сара навсегда бы осталась сексуальной заложницей мужчины, которого ненавидела, и никогда бы не узнала той прекрасной любви, что пережила вместе с Асадом.

Принятое мной решение было результатом неприятия тех жестоких ограничений, которым подвергаются женщины моей страны. Желая походить на своих предков только в самом лучшем, я скомандовала Мусе:

– Отвези нас домой.

Маха рассмеялась и всю дорогу целовала меня, едва не задушив в объятиях.

Глаза сестры посветлели. Она улыбнулась, сжала мою руку и сказала:

– Не беспокойся, Султана, ты приняла верное решение.

В свою очередь, глаза Мусы невероятно широко раскрылись, он то и дело открывал и закрывал рот, напоминая мне перегревшуюся на жарком солнце птицу. Лицо его еще больше потемнело, и я видела, что он жестоко разочарован таким поворотом событий.

Я заговорила на французском языке, которого он не понимал.

– Посмотрите на лицо шофера, – сказала я сестре и дочери. – Он явно не одобряет моего поступка.

– А какой мужчина в этой стране одобрил бы право женщины самой выбрать себе мужа? – поинтересовалась Маха. – Назови мне хотя бы одного!…и я выйду за него замуж!

Я припомнила все события того дня и почувствовала неожиданное облегчение. Наконец моя беспокойная душа обрела покой, потому что я поняла, что в жилах моей дочери текла такая же кровь, как и у того просвещенного человека, который, правда, еще не знал о своем освобождении.

– Абдулла, – ответила я тихо. – Твой брат и мой сын. Абдулла такой мужчина.

В счастливом молчании я смотрела в лицо дочери, но образ его заслонили воспоминания прошлого. Я видела тельце моего первенца, лежащего в руках его матери. Чувства, что я пережила в день его рождения, в мгновение ока возродили во мне такую бурю радостных эмоций, которая по своей природе не могла длиться долго. Тогда я подумала, будет ли мой новорожденный сын поддерживать закабаление женщин в нашей стране, а следовательно, способствовать его укреплению. Я молила Аллаха, чтобы это было не так, чтобы влияние его на историю моей страны было благотворным и помогло внести изменения в жесткие традиции социального устройства Саудовской Аравии.

Трудно было дать спокойную оценку действиям Абдуллы, но глубоко в сердце я одобряла его поступок, зная, что в сыне осуществилась моя потаенная мечта. Ребенок мужского пола, рожденный мной, обязательно начнет преобразования в моей отчизне.

Каким смелым оказался мой сын!

Больше не заботясь о реакции Мусы, я заговорила по-арабски, напомнив Саре и Махе о том, что мужчины поколения Карима однажды уже внимали голосу разума и поднимали вопрос относительно женщин, но их голос в стычке с воинственными религиозными фанатиками не был услышан. Огорченная робостью мужчин моего поколения, я больше никогда не взирала на них с надеждой.

Но надежда в Саудовской Аравии не была потеряна, потому что мы, женщины, еще рождали мужчин, подобных Абдулле.

Я заявила Махе и Саре о своей уверенности в том, что мой любимый сын был принцем, который в один прекрасный день использует всю силу своего влияния на то, чтобы облегчить положение саудовской женщины.

Испытав в результате смелого поступка сына прилив энергии, весь остаток пути домой я уже не могла говорить ни о чем другом, вызывая негодование Мусы своим откровенным обсуждением полной свободы для женщин, в том числе и для его собственной жены, которую он, отправившись на заработки в Саудовскую Аравию, оставил жить со своими родителями в небольшой египетской деревушке.

Карим нетерпеливо ждал моего возвращения. Он как будто совсем не был удивлен счастью, которое источал весь мой облик. Я решила, что причину перемены моего настроения он, должно быть, отнес на счет нашей дочери, которая оказалась на месте. Он так и не узнал, что моя радость была связана с сыном и тем фактом, что Абдулла восстал, против несправедливости, обратившись в сторону свободной жизни для всех людей.

Маха, немного напуганная яростным блеском глаз отца, сославшись на какие-то неотложные дела, удалилась.

Сара, забрав детей, отправилась домой к Асаду, прошептав мне па ухо, чтобы я ей позвонила при первой же возможности.

Откуда-то издалека доносился то усиливающийся, то стихающий голос Амани, предававшейся общению с Богом.

Наконец я осталась с мужем наедине.

Я полагала, что строгость Карима связана с тяжестью бремени того открытия, что он сделал, и была совершенно не подготовлена к его безжалостным обвинениям.

О своих чувствах он заявил, даже не удосужившись ни о чем спросить меня: