Дочери Волхова

Всего, что произошло, оказалось слишком много для одного раза – она была совершенно обессилена и в крови еще бродили воспоминания о недавно пережитом чувстве божественного всемогущества. Пронзительный взгляд Одда, прикосновение его теплой жесткой руки напоминали ей о вчерашней ночи, и все это волновало девушку до глубины души, наполняло дрожью. В ее жизнь вместе с ним вошло нечто огромное и важное, с чем она не могла справиться сразу. Она и желала этого, и тревожилась, но больше всего ей хотелось немного передохнуть.

– Не до сказаний мне сейчас. – Яромила прижала свободную руку ко лбу и закрыла глаза. – Пусти, князь. Мне бы хоть умыться, косу заплести. Хожу тут… будто русалка…

Но Одд не выпускал ее руки и не сводил с нее настойчивого, почти требовательного и восхищенного взгляда. Теперь, когда он так ясно увидел в ней свою богиню-покровительницу, ему жаль было отпустить ее от себя даже ненадолго.

– Как валькирия. Как Дева Битвы, Дева Щита, – восторженно произнес он и, взяв ее другую руку, отвел от лица. – Светлоликая и Украшенная Золотом – имена богини Торгерд, и я не думаю, что когда-нибудь даже в самом Халогаланде находилось более достойное ее воплощение.

Войско вернулось в Ладогу всего за три дня до Купалы. Из взятых в плен людей Иггвальда больше половины выразили желание служить Одду, и он счел, что принять их в свою дружину ему более выгодно, чем продать. Таким образом, его силы пополнились еще двумя кораблями и почти сотней воинов. Подобные случаи в Северных странах нередки: остатки дружины побежденного вождя вливаются в дружину победителя, доказавшего, что его удача сильнее, и уже под его стягом продолжают путь за подвигами, славой и добычей. Остальных Одд велел освободить и даже выделил им самый маленький из Иггвальдовых кораблей – пусть возвращаются в море и несут с собой весть о том, как Одд сын Свейна отомстил своему врагу, а также о том, что вик Альдейгья пользуется покровительством могучего вождя и может за себя постоять.

О битве и об участии в ней дочерей Домагостя по округе ходили удивительные рассказы, далеко превосходившие действительность. Но думать о битвах уже не хотелось – Купала стояла на пороге, самый главный праздник летнего полукола 16 завладевал умами, притягивая к себе все мысли.

Сразу после возвращения войска Святобор в сопровождении младших детей и молодежи обошел все жилища Ладоги, собирая припасы: яйца, муку, зерно, сколько осталось, мед. Собранное отнесли к Милораде и сложили в клети. Медовую брагу она замешала немедленно, пристроив к этому делу всех своих и Братомеровых девчонок, чтобы та успела созреть до праздника.

16

Полукол – полугодье.

Гроза ушла, следующие дни выдались теплыми и ясными, солнце заливало жаркими лучами траву, заставляя сверкать ярко-синий Волхов, густую зелень берегов, снежную белизну облаков. Праздновать победу и Купалу заодно ладожане начали немедленно по возвращении: мужчины весь день сидели на опушках, попивая мед и пиво и любуясь девичьими кругами. А девушки расцвели, словно маков цвет: набег Иггвальда испортил им весну, сорвал обычные Ярилины игрища, и весь свой задор они донесли до Купалы нерастраченным. Зато и праздник после победы над змеем из бездны ожидался веселый и радостный, как никогда.

В день перед купальской ночью народ поднялся спозаранку. Солнце еще не всходило, но было совсем светло. Нарядившись в самые лучшие рубахи, украшенные особой купальской вышивкой, мужины, женщины, дети и подростки, старики и старухи, словене и варяги со всей округи собрались у подножия Дивинца – встречать солнце. На вершину взошли Домагость, Милорада и Святобор, а за ними прочие старейшины с домочадцами, все, кому хватило места. От подножия растекалась пестрая толпа, и все, охваченные единым чувством, смотрели на восток.

Среди своих людей стоял и Одд. Его острый взгляд скользил по толпе Домагостевых родичей, выискивая Яромилу, – в последние дни конунг почти никого другого не замечал, но с ней старался видеться постоянно. Вон сама хозяйка, в праздничном головном уборе с двумя большими коровьими рогами, вон Дивляна – румяная, нарядная, вон и младшая сестра, еще без девичьей ленты и поневы, но тоже в искусно вышитой сорочке. Дальше толпились какие-то дальние родственницы, но Яромилы не было – а уж ее голову и косу, сияющую червонным золотом, не заметить трудно. Почему ее нет? Одд был разочарован и чувствовал, что без нее праздник Середины Лета утратит для него половину смысла и почти все веселье. Он хотел видеть ее и испытывал лихорадочное нетерпение, все время оглядывая домочадцев воеводы в надежде, что она вдруг чудом появится.

Огромная толпа затихла, затаила дыхание, ожидая появления солнца. Вот первые лучи заиграли у края небосклона; Милорада подняла руки, приветствуя светило, и громко запела:

На Купалу рано солнце взыграло!

И по этому знаку толпа подхватила сотней голосов:

Ой Лели-лели, солнце взыграло!

Священное имя Лели звенело, разносясь над берегами, над водой, улетая к самому солнцу, и вот уже казалось, что небо, земля, вода – весь белый свет – тысячей голосов славит богиню весеннего расцвета и призывает ее. Сегодня был день ее наибольшей силы и прощания с ней, день ее наивысшего торжества и гибели – вернее, претворения в нечто новое. Слезы выступали на глазах от пронзительного чувства радости – Леля была здесь, она вошла в людские сердца и улыбалась каждому из глубин его собственной души.

Прокричав славления земле и воде, потом красну солнышку, потом Волхову-батюшке, общему отцу и кормильцу всех волховских словен, под предводительством той же Милорады народ пошел собирать травы, которые в этот день достигают наибольшей силы. С ней отправились в основном женщины и подростки, но и многие из мужчин охотно к ним присоединились. Всякие работы в этот священный день запрещались, весь он был отдан только гуляньям, обрядам, славлению земли и ее богов.

Многие викинги из дружины Одда тоже пошли в лес – отчего же не прогуляться в такой прекрасный день, да еще в обществе нарядных женщин, поющих веселые песни? В Северных странах его называли Днем Середины Лета и отмечали почти так же, поэтому варяги хорошо понимали смысл происходящего. Зная, что этот день богами предназначен для веселья и любви, они, не теряя времени, заговаривали с женщинами, делали намеки: кто словами, а кто только глазами или жестами, если слов, чтобы договориться, у обеих сторон не хватало. Местные мужчины и парни, конечно, соперникам не радовались, но до драки дело не доходило. В Халогаланде тоже было принято собирать в этот день цветы, и то Колль, то Вальгаут, то сам Асберг хёвдинг, отбившись от толпы с какой-нибудь приятной молодайкой или девушкой, показывал одну за другой травку и допытывался: «Как это называется? Брат-и-сестра? Брур-ок-сюр?» Торвинд Котел, принесший клятвы верности Одду, с перевязанным плечом и боком, тоже охотно отправился с женщинами в лес и даже пробовал больше на пальцах, чем на словах, объяснить Белке, как собирал травы с матерью в детстве во время дня Середины Лета. Он как-то сразу прицепился к Белке, для такого случая непривычно гладко причесанной; ее имя он выговаривал как «Бьялька» и смотрел на нее при этом с таким восторгом, будто всю жизнь только и мечтал о невысокой, загорелой курносой девушке с бойкими серыми глазами. Рядом с ней мощный Торвинд хёвдинг смотрелся весьма забавно, но не возражал, когда Белка, расшалившись, напялила ему на голову пышный венок.

Домой возвращались с песнями и огромными охапками зелени. Все уже шли с венками на голове и на груди, подпоясанные жгутами из травы и цветов, веселые, румяные. Дома венки повесили на рога коровам, у кого они были, у дверей, окон и ворот и особенно щедро натыкали во все щели полыни – оберег от русалок, которые сегодня, перед своим уходом из земного мира, могли натворить бед.

Пришла домой и Дивляна с младшими братьями и сестрами, привела с собой Вольгу, тоже в венке, сплетенном ее руками. Одду несколько молодых женщин во главе с Хвалинкой тоже поднесли пышный венок, и он принял его с улыбкой и благодарным поклоном, хотя на самом деле надеялся получить сегодня цветы из других рук. Конунг и теперь продолжал всматриваться в стайку ладожских красавиц, выискивая свою богиню Торгерд. Отсутствие Яромилы тревожило его все больше – без нее праздник наполовину потускнел. Чем дальше шло веселье, тем больше росло разочарование Одда.

Но вскоре он заметил, что к дому воеводы стали собираться люди. К дверям подвели коня, светло-серого, почти белого. Грива его была увита цветами, круп украшали цветочные жгуты, красная попона была обшита ярко начищенными медными бляшками, подвесками и бубенчиками.

Вот двери открылись, весь народ закричал… Милорада и еще две женщины в таких же, как у нее, головных уборах с рогами – это были Велерада и Солога, другие ладожские «Макоши», – вывели из дома девушку. Одд узнал ее только по росту – а еще по тому, как сильно забилось сердце при виде этой странной фигуры. Девушка была с головой укрыта большим покрывалом из белого шелка, из-под которого едва виднелись подолы одежды, а поверх покрывала ее глаза были завязаны широким красным поясом – мужским, позаимствованным у братца Доброни, как у недавно женившегося и счастливого в браке.