Догнать и перегнать 1978

Единственным облегчением на этом дне свадьбы было то, что боевой клич «горько!» в этих местах был не принят. Поэтому целоваться нам с моей синевлаской слишком часто не пришлось.

Нет, конечно же, всё же чмокнулись пару-тройку раз, ведь нашим-то надо было обязательно повыпендриваться и показать широту души, громогласно орав при этом это самое «горько». Но что такое несколько поцелуев по сравнению с тем, что было в Москве, где мы целовались, если не миллион раз, то уж тысячу — точно.

В общем, всё проходило штатно, на мой взгляд, чрезмерно помпезно. Можно было и несколько скромней отпраздновать. Например, для того, чтобы свадьба была более презентабельна и престижна, а гости могли вкушать пищу изысканно, в одном из углов зала негромко играл живой оркестр. Музыканты, одетые в строгие концертные фраки, негромко исполняли классический репертуар, включающий в себя произведения Моцарта, Шуберта, Штрауса, Вагнера и даже Чайковского. Естественно это всё добавляла в атмосферу некую аристократичности. Естественно нам, как людям не светским, такой шик высшего общества был немного чужд и многих сограждан вводи в тупик.

Было очевидно, что именно на это ошеломление грандиозностью мероприятия и делала ставку принимающая сторона.

Официанты стали разливать по тарелкам суп.

— Это «Хохзайтсуп», ­– пояснила Марта, видя моё удивление.

— И что это значит? — скептически произнёс я, рассматривая плавающие куски фарша.

— Это традиционное блюдо — немецкий свадебный суп. Тут курица, свиной фарш, цветная капуста, морковь, яйцо куриное, вермишель звёздочками, перец и… В общем, много там всего и даже есть молоко.

— А мы молока не видали пока. Не выдоишь за день, устанет рука, — скаламбурил я, вспомнив фразу из старого советского мультика.

— Что-что? — не поняла Матильда.

— Говорю — понял. Собрали всё с огорода и закинули в кастрюлю. Типа как с твоим любимым салатом «оливье», только в горячем исполнении. У нас подобное называется «кишмиш».

— У нас — немецкий свадебный суп. Кушай, это вкусно.

— Чего только за традиции не придумают, — вздохнул я и съел одну ложку. — А ничего. Вроде действительно неплохо.

— Herzlichen Gluckwunsch zu EurerHochzeit! Wir gratulieren zu Eurem Ja-Wort! — Подняв бокал, произнёс тост папа Марты.

— О чём это он? — поинтересовался я у супруги.

Но перевода с немецкого на наш не потребовалось, потому что герр Вебер и по совместительству мой тесть самолично сделал перевод на английский:

— Пусть будет крепким ваш союз!

— Спасибо, — поднялся я и помог подняться моей красавице.

— Prost! — поддержал его какой-то упитанный бюргер из администрации города, подошёл к нашему с Мартой столику и под всеобщие аплодисменты положил ключи от пятикомнатной квартиры в центре Бонна на блюдечко перед нами.

— Благодарю Вас, герр Шульц, — поблагодарил я и, покосившись на Мячикова, негромко напомнил: — Видали, как надо?! Видали, как ценят?!? Пятикомнатная! А вы мне в Москве только трёшкой отделались!!

— Ничего, ничего, — запыхтел замминистра.

— Куда тебе больше-то? — недовольно буркнул сидящий неподалёку Лебедев.

— Конечно, Сашенька. Вас же всего двое и детишки. Три комнаты вполне хватит, — пришла на помощь моему начальству моя любимая мамуля.

— Ну, смотрите у меня, — погрозил я им всем пальцем, — если что не так, то квартира в ФРГ у меня уже есть. Будете шалить, сбегу кутить в Германию!!

Увидев ошалевшие взгляды сограждан, хотел было заржать «по-кравцовски», но всё же в последний момент одумался и решил своим гоготом не пугать местных. Всё-таки смех там был специфический. Могли и скорую помощь вызвать.

Однако шуточные мои слова не прошли мимо навострённых ушей. Пришлось извиняться и в течение пяти минут заверять любимое начальство, что говорил я всё не всерьёз и что никуда я сбегать не собираюсь.

Услышав в пятидесятый раз моё заверение, Лебедев, наконец, сказал:

— Ты, Васин, думай в следующий раз, прежде чем говорить такое! И уж тем более сто раз думай, когда такое балаболишь, находясь в самой настоящей капстране!

— Да понял я уже, — устало отмахнулся я, жалея, что вообще открывал рот на эту тему.

«Сидел бы себе, кивал, пил да ел. Нет, пошутить захотелось. Всё, больше никаких шуток. Тем более на тему невозвращения. А то народ у нас нервный. Доложат наверх. Потом замучаешься доказывать, что ты не хотел стать перебежчиком», — решил для себя я, и, пока никто на меня не обращает внимания, для успокоения души выпил что-то семизвёздное.

Закусил, отобрав у Мотьки салат, и посмотрел на вставшего со своего места и призывно махавшего мне Кравцова.

Пришлось прерывать трапезу.

— Что случилось? — подойдя, спросил я своего телохранителя.

— Да ничего. Думал, у тебя что-то произошло. Сидишь с постной физиономией. Вот решил узнать — почему свадьбе не радуешься?

— Надоело всё, — поморщился я.

— Не волнуйся, это скоро закончится. Кстати, к тебе наши ещё не подходили?

— Ты имеешь в виду по поводу Тейлора? Ещё нет. Наверное, позже подойдут.

— Выкинь из головы. Этот вопрос снят.

— Вот как? Отчего?

— Они решили эту тему не поднимать. Но не обольщайся, возникла другая проблема и она более серьёзная и ответственная, — Кравцов посмотрел на меня серьёзным взглядом, дождался моего кивка (мол, слушаю) и, увидев, что я готов услышать нерадостную новость, неожиданно спросил: — Ты крещёный?

— Э-э, чего?! — обалдел я.

— Повторяю вопрос: крещёный ты или нет?

— Э-э, это секрет, — промямлил я, понимая, что вопрос мне комитетчик задал риторический.

Конечно же, они знали, что я был в детстве крещён.

— Секрет? Ну, так раскрой его мне. Всё равно ведь узнаю. Да я, собственно, и так это знал, но забыл. Сейчас не помню. В твоём деле это всё записано, но что-то у меня сейчас из головы вылетел этот момент. Так что просто ответь на вопрос.

— Ну, допустим, крещён. Но какая разница?

— Да, собственно, никакой, — пожал плечами визави. — Просто в связи с этим сразу возникает ещё один вопрос: ты не знаешь, как наша церковь относится к двойному крещению?