Дохлый таксидермист

Завканц бросила на него недовольный взгляд:

– Я без наручников, – резко сказала она. – Просто руку. Одну.

– Простите, – Петров опустил левую руку вдоль туловища, – не хотел вас обидеть.

Это было сказано так просто и спокойно, что завканц стало неловко: ну, и что это она, в самом деле! Дожили! Глава Минсмерти срывает дурное настроение на умерших!

– Извините, – пробормотала она, подхватывая Петрова под локоть, – я… знаете, это просто тяжелый день.

– Не расстраивайтесь, – мягко сказал писатель, – я все понимаю. У вас, наверно, настоящие завалы из-за этой ужасной войны.

Завканц вежливо улыбнулась, снова ощутив раздражение – едва ли Петров мог представить, с чем ей приходится работать – и решительно потащила его в густой туман. Торопиться не было смысла, расстояние ничего не значило, но ей хотелось, чтобы умерший сосредоточился на ходьбе и перестал лезть со своим никому не нужным сочувствием.

На какое-то время Петров действительно… перестал. Он спокойно шагал в темпе завканц, чуть щурился, вглядываясь в желтоватый туман, и думал о чем-то своем. Даже с вопросами не лез, хотя ему, наверно, хотелось. Впрочем, Лидия Адамовна предугадала это желание и проинформировала его о том, что соответствующие специалисты найдутся дальше. Зря они, что ли, держали целый отдел.

Кажется, она сообщила об этом излишне резко – Петров повернул к ней голову с легким удивлением, плавно переходящим в то самое выражение внимательного сочувствия, которое так раздражало завканц.

– Перестаньте на меня так смотреть, – потребовала она. – Я что, так скверно выгляжу?..

– Простите, что лезу не в свое дело, – серьезно сказал писатель, – но у вас, кажется, кишки в волосах.

– В смысле?.. – растерялась завканц.

Отпустив локоть умершего, она остановилась – желтоватый туман спиралями обвился вокруг щиколоток – и неуверенно пригладила волосы: спутанные, засохшие жесткими прядями. Под пальцы попало нечто странное.

Лидия Адамовна моргнула и с недоумением уставилась на короткий, не длиннее трех сантиметров, отвратительно подсохший обрывок чего-то серо-сизо-бурого. Секунду-другую она пыталась понять, что это. Откуда это.

Потом дошло.

Завканц прижала руку ко рту – ее затошнило. К горлу подкрался комок, желудок словно сжала ледяная рука.

Там была кровь, много крови, тело на железном столе, маньяк в самодельной маске из картофельного мешка и…

– Его выпотрошили, – пробормотала она в ответ на безмолвно-вопросительный взгляд Петрова. – Ленина выпотрошили.

Кажется, завканц потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя – и все это время Минсмерти в ее лице выглядело крайне жалко. Настолько, что мертвый писатель снова полез со своим никому не нужным сочувствием.

Завканц уже не могла отмахиваться. Сказать оказалось проще. Вцепившись в локоть Петрова, она рассказывала про маньяка, мертвого Ленина, капельницу, плакат на стене и чужой крик, пока ее не перестало трясти.

– Может, стоит сообщить в органы? – осторожно спросил писатель, когда она замолчала.

– Нам нельзя вмешиваться, последствия могут быть очень серьезными, вплоть до увольнения и… и вообще, это не ваше дело, – спохватилась завканц. – Пойдемте, регламент.

– Регламент значит регламент, – согласился Петров.

Больше он ни о чем не заговаривал, и завканц смогла хоть немного передохнуть и помечтать о том, как здорово будет уволиться из Минсмерти и найти другую работу. Мирную и спокойную, без длинных войн, погибших вождей и любопытных писателей.

Не будет чужой смерти, не будет чужой боли. Не будет сотен людей, цепляющихся ногтями за форменную брезентовую рукавицу и пытающихся осознать крушение старого мира. Решено! Завканц пойдет в гастроном и будет продавать хлеб. А мертвые могут провожать себя сами.

Ну, или это могут делать товарищи из Дисциплинарного комитета. Те, которые требуют, чтобы сотрудники Минсмерти относились к умершим «бережно и внимательно». Хотелось бы посмотреть, как они будут бережны и внимательны по двадцать часов в день, да еще и без выходных…

– Видите белую арку? – устало спросила завканц, когда они с Петровым все-таки добрались до Ростовского распределительного центра. – Ну, светло-желтую, обшарпанную такую? Зайдите внутрь, найдете свободную кровать и сразу ложитесь спать. Как проснетесь, подойдете на вахту и зарегистрируетесь. Не забудьте.

– Хорошо, – сказал умерший, с легким подозрением рассматривая вход в распределительный центр, – спасибо за…

– Давайте быстрее, – с раздражением поторопила его завканц. – Не задерживайте.

Дождавшись, когда Петров исчезнет в арке, Лидия Адамовна прикоснулась перстнем к медленно тающей строчке в листе Реестра, устало прикрыла глаза и после секундного головокружения вновь оказалась в своем кабинете, прямо перед носом у перебирающего бумаги зама.

– Лидия Адамовна? Вы в порядке? – настороженно уточнил Иван Борисович.

– Все хорошо, – мрачно сказала завканц, пытаясь понять, откуда в ее окружении взялось столько сочувствующих: сначала Петров, теперь заместитель. – Сложный клиент. Писатель и журналист, чтоб его.

Какое-то время Лидия Адамовна ворчала по инерции, потом замолчала – к явному неудовольствию жаждущего подробностей зама. Она, может, и хотела поделиться впечатлениями, но не была уверена, что сможет внятно объяснить, почему ее так раздражали банальные «спасибо» и «пожалуйста» от умершего писателя. К тому же ей ужасно хотелось спать.

Пару минут завканц раздумывала, не стоит ли выгнать зама и прилечь в кабинете, но потом решила, что нужно все-таки добраться до дома и залезть под душ. К тому же ей следовало переодеться, а то в заляпанном кровью мундире она сама выглядела как с войны. Об этом тоже любезно сообщил заместитель.

Завканц простилась с Иваном Борисовичем и направилась к выходу.

По пути к ней раза три попытались пристать с рабочими вопросами, но она устало отослала всех до завтра. Запал прошел. Может, ей и следовало сосредоточиться хотя бы на кадрах, но последние силы ушли на то, чтобы отбиться от жаждущего подробностей зама. Теперь завканц думала, что это неспроста. Иван Борисович очень любил докладывать «куда следует», и последнее, что собиралась делать завканц, это признаваться в нарушении регламента.

***

Лидия Адамовна обитала в служебном общежитии в двух кварталах от работы. У нее была очень уютная комнатка в углу первого этажа, совсем рядом с общей кухней.

Завканц заселили сюда еще при переводе в Москву. Раз в пятилетку она собиралась заняться жилищным вопросом и выбить что-то получше, но на работе непременно приключался очередной завал, и вопрос откладывался. К тому же бюрократии Лидии Адамовне хватало и на работе, а тут нужно было ходить по собраниям и добиваться включения в списки, и это представлялось ужасно утомительным. Завканц успокаивала себя мыслью, что новую квартиру ей могут дать на другом конце города, как заму, и она тоже будет постоянно опаздывать.