Докер

— Правда, — говорю я.

— Потом еще, — продолжает Топорик, прыгая с перил, — Виктор может рисовать масляными красками и фотографировать. У него есть и небольшой самодельный фотоаппарат. Потом снимемся все вместе? Только ему надо купить пластинки и бумагу, а то он не такой уж богатый… Ви-и-тя-я-я! — вдруг кричит Топорик на весь двор.

Виктор тотчас же показывается в окне с куском хлеба в руке.

— Ты знаешь, какой забавный наш новенький! — кричит Топорик. — Он ни черта не знает!

— Больно уж много ты знаешь, — хмуро отвечает Виктор. — Что ты кричишь?

— Потом покажем ему город? А то пойдет он куда-нибудь — и потеряется. Покажем?

— Ладно. Дай чаю попить. — Виктор скрывается в окне.

— Сыграем пока в «чижика»? — предлагает мне Топорик.

Мы спускаемся во двор. Из-под топчана, на котором, накрывшись дерюгой, спит Федя, он достает палку и «чижика», и только мы начинаем играть, Топорик говорит:

— А давай играть в другую игру: кто бросит палку дальше.

Он проводит черту, становится за нее, размахивается и бросает палку. Потом бросаю я. Моя летит дальше. Мы повторяем игру. И снова моя палка летит дальше.

— Знаешь, это неинтересная игра, — говорит Топорик. — Давай лучше пробежим на одной ножке. Кто дальше.

Но и здесь я обгоняю его. Тогда он хватает валяющийся у сорного ящика железный обруч и начинает гонять его по двору.

Обруч так грохочет по камням, что вскоре наверху все выбегают на балкон, и на голову Топорика сыплются тысячи проклятий.

— Топорик! — кричат сверху. — Смотри, утопим когда-нибудь в подвале!

Но он не слышит ни угроз, ни уговоров. Просыпается Грубая Сила. Непонимающе оглядывается по сторонам. Потом встает, подходит к Топорику. Удивительно, что тот никуда не убегает от него, а, наоборот, даже сам покорно подставляет голову под «бамбушки». И Федя приходит в отчаяние, с мольбой обращается к соседям, стоящим на балконе второго этажа:

— Ну, что мне делать с этим вундеркиндом?

— Убей его! — кричат сверху.

Топорик срывается с места, бежит к воротам. За ним бегу я. От Грубой Силы всего можно ждать!

В воротах нас встречают Виктор и Лариса. Они пропускают меня и Топорика на улицу и перед самым носом Феди захлопывают калитку.

Мы бежим на Барятинскую, скрываемся в первой попавшейся подворотне. Нет, Грубая Сила не преследует нас. Тогда мы выходим из нашего убежища. Сперва шагаем взад и вперед по Барятинской, потом поворачиваем на Ольгинскую, оттуда — на Кривую, обходим сад со странным названием Парапет и оказываемся на Коммунистической.

— Ну, как тебе нравится Баку? — спрашивает Топорик.

— Ничего себе город, — говорю я. — Но Астрахань лучше.

Меня подводят к витрине ювелирного магазина Мирзоева, уставленной золотыми часами, бриллиантовыми кольцами, серебряной посудой и хрустальными вазами; потом — к фруктовому магазину Усейнова, от пола до потолка набитому всевозможными фруктами; чуть ли не насильно тащат к недавно открывшемуся гастрономическому магазину Шахназарова, от одного вида полок которого, полных сыра, колбасы, маринадов и консервов, у меня текут слюнки, и спрашивают: есть ли такие магазины в Астрахани?

— Нет, — признаюсь я, — таких нет. Но Астрахань все равно лучше Баку!

— А в Астрахани есть Девичья башня? — преграждает мне дорогу Виктор, зло сверкнув черными бусинками глаз, и откидывает назад свой выгоревший, почти белый чуб.

— Башни нет, но есть крепость.

— Крепость и у нас есть, и получше астраханской, — говорит Топорик.

Меня ведут к крепости. Посреди площади Молодежи мы останавливаемся напротив крепостных ворот, и я говорю:

— Подумаешь, тоже крепость! Вот в Астрахани крепость так крепость! Там внутри крепости есть и собор. Самый высокий в мире!

— А у нас в крепости есть мечеть! — говорит Лариса.

— А в Астрахани есть Волга, — говорю я.

— А в Баку — Каспийское море!

— А в Астрахани, кроме Волги, есть еще две большие реки — Кутум и Болда!..

— Ты сам балда! — размахивая руками, кричит Топорик, грудью налетая на меня.

Я хочу дать ему оплеуху, но Лариса и Виктор разнимают нас, и тогда я говорю:

— Хорошо. А кто вас спас от турок и англичан?

Они молчат. Потом Виктор говорит:

— Конечно, Красная Армия.

— А откуда она пришла?

— Из Астрахани.

— То-то что из Астрахани! — ликую я. — И все военные пароходы тоже пришли из Астрахани!

— Верно, — соглашается Виктор. — Только не пароходы, а корабли. У меня папа как раз служил в Одиннадцатой армии. Когда армия из Астрахани шла на Баку, он заезжал к нам в Георгиевск, мы тогда жили у бабушкиной сестры.

Обернувшись к Дому просвещения, Топорик примирительно говорит:

— А вот с того балкона всегда выступает Киров. Перед пионерами и комсомольцами. Ты знаешь, кто такой Киров?

Я смотрю на него с презрением, ухмыляюсь:

— Еще бы! Как-никак Киров наш, астраханец. Это ведь он привел к вам в Баку армию из Астрахани.

— Киров — астраханец? — негодует Сашко и снова хочет налететь на меня, но его останавливает Виктор.

— Ничего не поделаешь, Топорик, — говорит он, — это правда.

— Да какая… какая же это правда, когда я слыхал, что Киров родился в Баку?

Позади раздается барабанная дробь. Мы оборачиваемся. По Коммунистической идут пионеры, большая колонна. Споры наши мгновенно прекращаются, и мы бежим через площадь, становимся на тротуар, где уже толпятся прохожие.

Пионеры идут четким строем, в белых рубашках и синих трусиках, в ярких галстуках, с длинными посохами, зажатыми под мышкой. У каждого за плечами — походный мешок, сделанный из наволочки или мешковины, на поясе — фляга или бутылка с водой.

— В лагерь! — затаив дыхание, шепчет Топорик. — Куда-нибудь за город.

— Да, — еле слышно шепчет и Лариса. — На берег моря. Хорошо сейчас там!

— А я тоже могу стать пионером, — вдруг говорит Виктор. — Отец у меня нефтяник, у них есть свой пионеротряд. Правда, пока он находится где-то за Азнефтью, но скоро его переведут в город.