Доклад Генпрокурору

Вы знаете, сколько курей (курей! – чтоб я сдох! – подумал Кряжин) мы ежегодно закупаем в Америке?

А вы знаете, сопредседатель, что народ, люди и население – это одно и то же, и такое количественное упоминание одного и того же понятия используется лишь теми политиками, которые не отвечают за свои слова? Бесполезная оттяжка времени перед смертью в надежде на то, что если повторять одно и то же в разных формах, то на третий раз кто-то все-таки поверит.

– Я так и не понял, чем занимался Оресьев, – делая вид, что разочарован собственной бестолковостью, тихо произнес Кряжин.

А Каргалин сделал вид (и К.К. Рылин его в этом поддержал), что слишком человечен и политически терпелив для того, чтобы выражать отрицательные эмоции. Даже в этот тяжелый для блока период. Он сделал вид, что привык общаться с такими тугодумами. И объяснять по нескольку раз – его обязанность как депутата. Такой уж у нас электорат, мол, подмороженный. Но он наш, и мы его не предадим (не бросим, не кинем).

– Понимаете ли, в чем дело. Работа с руководителями в субъектах Федерации, поддержка политического течения, на которое они опираются, – важный момент в деятельности любой партии. Работа на местах, если вам угодно. Человек, занимающийся установкой и поддержанием таких связей, должен обладать достаточной выдержкой, интеллектом, работоспособностью и мобильностью. Таким был Павел Федорович. Находить контакт с людьми любого ранга он умел сразу, по всей видимости, от него исходило некое обаяние, если хотите. Не буду скрывать, я понимаю, с кем сейчас разговариваю, – на лице главного сопредседателя появилась печать достоинства. – Тем не менее скажу то, что знают все, но сказать не решаются. От помощи из регионов зависит будущее и настоящее каждой партии. Этими вопросами также заведовал покойный Павел Федорович.

«Политическое течение», – почему-то из пламенной речи Каргалина Кряжин выделил именно это. – «Именно т е ч е н и е, а не движение, он правильно сказал, не ошибся».

Следователь уже не слушал Каргалина, тот был ему неинтересен. Говорит длинно, громко, хотя кажется – стонет, и все больше – жвачка. Понятно, что разговорить его можно будет лишь одним способом – обычным для любой прокуратуры. А пока этот, с позволения сказать, сопредседатель, будет вешать лапшу до бесконечности. Спроси его сейчас о конкретных контактах Оресьева, тот снова втянет во впалую грудь воздуха на пять воздушных шариков и начнет мести языком до полного истощения. Школа... Регионы, субъекты Федерации, село...

Кряжин вдруг выдернул из папки лист бумаги и положил перед Каргалиным.

– Характеристику на Павла Федоровича.

– На мертвого? – изумился тот.

– В смысле – о нем либо хорошо, либо ничего? – не меньше собеседника удивился Иван Дмитриевич. – Но вы же только что говорили, что он будет жив в ваших сердцах вечно? Я слышал, когда заходил!

Каргалин медленно, словно делал выбор – писать или перед этим кому-нибудь позвонить, – подтянул лист к себе. Кряжин между тем сцепил пальцы и с едва заметным прищуром посмотрел на Сергея Мартемьяновича.

– Меня в данный момент не интересует, как он относился к спорту, алкоголю и сколько воспитывал детей. Перечислите, пожалуйста, конкретные направления его работы, конкретные дела и как он себя в этом зарекомендовал.

Каргалин был на десяток лет постарше, а потому самому себе казался на десяток лет умнее.

– Вы поймите, сейчас так сложно прийти в себя. Я не могу все вспомнить в минуту, когда в соседней комнате стоит гроб Павла... Дайте время до завтра, я успокоюсь и все напишу. Опять же, документы поднять нужно, а тут теряешься от одной мысли о том, как объяснить людям на местах, что депутата убили...

– Я объясню людям, – пообещал Кряжин. Играть роль дубоватого служаки он решил до конца. – Все объясню. Но вы меня тоже поймите – сроки следствия идут, не до условностей. Тут от одной мысли теряешься, что горячие следы стынут, а преступник гуляет на свободе... Значит, связь с селом, говорите?

Каргалин, поняв, что с дураком разговаривать бесполезно, подтянул к себе лист и вынул из кармана перо. Не успел он опустить его острие на бумагу, как был вынужден вздрогнуть – «важняк» из Генпрокуратуры хлопнул себя по лбу и пробормотал:

– Вот, черт!.. забыл. Вас же трое сопредседателей было. Возьмите и вы листок, Константин Константинович. То же самое, если не трудно.

Оп-па... Это, ребята, тоже школа.

Иван Дмитриевич смотрел в окно и наслаждался напряжением, застывшим на лицах политических руководителей. Чувствовал себя как в школе в роли учителя математики. Идет контрольная, и двое красавцев из старшего класса на первой парте теряются от мысли, как списать, когда преподаватель в метре от них. Не нужно умных лиц делать, господа сопредседатели. Покруче видели. И не таких разводили.

Не ожидали, это понятно. Думали, будет как принято у цивилизованных людей, как по телевизору: сначала одного на допрос, потом второго... Ну, так все ответы на все вопросы подготовить недолго. Главное, говорить об одном и том же, думать об одном и том же и не ляпать чего не следует. Грехов никаких за блоком нет, но, исходя из последних политических событий, уверенным за то, что тебя не возьмут когтистой лапой за причинное место, нет никакой. Поэтому, главное – не импровизировать. Каждое лишнее слово – очередная петелька для прокурорских крючков.

А на поверку получилось как-то глупо. Двое пожилых и опытных людей, Сергей Мартемьянович и Константин Константинович, скорее всего, написали всего помаленьку, собрав из осколков воспоминаний почти всю мозаику. А не писать нельзя – еще, чего доброго, этот дурак в подозрения ударится. Сиди вот сейчас, С.М., пиши, и думай, чего К.К. напишет, а чего не напишет...

Идиотизм какой-то! – появись на столе протокол, можно было сказать – товарищ, а не пошел бы ты на Большую Дмитровку за повесткой? Тут людей оплакивают, а ты с бланками шкурными суешься! А вышло как-то, на самом деле, глупо: протокол не появился, а двое первых людей за десять минут написали больше, чем надумали бы для протокола. И не откажешь ведь – характеристику просят, а не показания...

Собрал листки следователь, стал прощаться. Напомнил о том, что встреча не последняя, поблагодарил за участие в следствии в столь трудный для блока период, с визгом застегнул папку и вышел первым. Когда ситуация ясна в той части, что ничего ясного не узнаешь, лучше сразу уходить, взяв от встречи по максимуму.

А уже в дверях снова огорошил. Распахнул дверь в комнату плача и спросил у С.М. и К.К. – громко спросил, чтобы все слышали:

– Кто у вас занимается входящей и исходящей документацией?

Пришлось познакомить его с Ингой Андреевной Матыльской, которая встала со стула раньше, чем на нее указал перст С.М.

Отобрал Кряжин бумагу и у нее.

– О чем спрашивал? – в сердцах спросил Сергей Мартемьянович у Матыльской сразу по уходе следователя.

Та пожала плечами:

– Интересовался, помогли ли Софьянову грязевые ванны. Я сказала, что не помогли, потому что в Ессентуках он занимался не телом, а делом.

– Что? – опешил Каргалин. – Откуда он знает, что Софьянов был в Ессентуках? Чем еще интересовался?