Доктор Лерн, полубог
Шрифт:
Стальные части истончились и сделались ноздреватыми, медь приобрела губчатую консистенцию грибов. Словом, большая часть составных частей автомобиля была покрыта язвами и пятнами, но это не была ни ржавчина, ни окись меди. Эта омерзительная вещь стояла в луже тягучей, отвратительной, пронизанной жилками разных цветов жидкости, вытекавшей из нее самой. Под влиянием каких-то странных химических реакций на поверхность этого разлагающегося металлического тела вырывались какие-то пузырьки, а внутри механизма слышалось какое-то бульбульканье, точно кто-то там полоскал себе горло. Вдруг, с мягким звуком, точно от падения в жидкую грязь, свалилось рулевое колесо, разбило платформу и рикошетом — покрышку мотора.
— Какая дрянная марка! — заявил мой шофер.
Я попробовал уверить его, что усиленная тряска обладает иногда свойством разлагать металл и может давать картину таких молекулярных изменений строения. Кажется, он не особенно поверил в мои объяснения, а я, знавший, что правда еще менее правдоподобна, был вынужден, чтобы понять ее и согласиться, что это именно так, снова повторить все про себя, придав своим размышлениям втайне словесную форму, благодаря которой вещи подтверждаются и легче объяснимы, так же, как задача легче усваивается на языке цифр.
Клоц умер! Автомобиль умер! И вместе со своим автором рушится великолепная теория об одухотворенном механизме, обладающем бессмертием благодаря постоянной замене своих износившихся составных частей новыми и поддающемся бесконечным усовершенствованиям. Вдохнуть жизнь значит вдохнуть в то же время и смерть, которая неумолимо следует за жизнью; и попытка превратить неорганические вещества в органические значит — обречь их на более или менее быстрое разрушение.
Но мои предположения оказались ошибочными: фантастическое существо погибло не из-за недостатка бензина. Нет — резервуары оказались наполовину полными. Значит, машину разрушила ее душа, душа человека, эта душа-соблазнительница, которая с такой быстротой использовала тела более здоровых, чем мы, животных, и которая быстро привела к печальному концу это металлическое, могучее и невинное тело.
Я приказал выбросить в помойную яму всю эту отвратительную кучу. Могилой Клоца будет свалка. Он умер… он умер. Я избавился от него. Он умер б е з п е р е д а ч и… Он у м е р, наконец. Его дух находится там же, где души всех умерших. Он не может больше мне вредить.
Ха! Ха! Ха! Старина Отто!.. УМЕР! Отвратительное животное!
Я должен был бы чувствовать себя счастливым. А между тем, этого нет на самом деле. О, не из-за Эммы! Я не отрицаю, что эта особа огорчила меня. Но это горе рассеется; а раз есть сознание, что горе может пройти, оно уже наполовину прошло. Нет, все мое несчастие — это то, что я не могу отделаться от воспоминаний. Меня преследует все то, что я видел и переиспытал: сумасшедший, Нелли, операция, Минотавр, я-Юпитер и много других ужасных вещей… Я пугаюсь пристального взгляда, направленного на меня, и опускаю глаза при виде замочной скважины… Вот в чем мое несчастье. А кроме того, я страшно боюсь одной ужасной вещи…
А что если все это не кончено еще? Если смерть Клоца не послужит развязкой моих приключений?..
До него мне нет никакого дела, так как он больше не существует; да если бы даже он и появился под личиной Лерна или в виде призрачного автомобиля, и стал бы меня дразнить, я прекрасно понял бы, что это может быть только воображением или галлюцинацией моего слабого зрения. Он-то умер, и я очень мало им интересуюсь, повторяю это.
Меня тревожит мысль об его трех помощниках. Где они находятся? Что они делают? Вот в чем вопрос. Они обладают секретом цирцейской операции и, наверное, пользуются им в своих собственных выгодах, чтобы торговать перемещением личностей… Несмотря на постигшую его неудачу, Клоц-Лерн все же встретил некоторых субъектов, которые согласились подвергнуться
его дьявольской операции, чтобы обменяться с другими своими душами. Трое немцев увеличивают с каждым днем количество этих негодяев, жадных до чужих денег, или до чужой молодости, или до чужого здоровья. По свету бродят, не возбуждая ни в ком подозрений, мужчины и женщины, которые вовсе не те, кем они кажутся…Я больше ни во что не верю… Все лица мне кажутся масками. Может быть, я мог бы это заметить и раньше, но есть люди, на лицах которых отражается совсем несвойственная им душа. Некоторые, известные своей честностью и прямодушием, вдруг оказываются обладающими непредвиденными порочными наклонностями и бурными страстями, так что начинаешь думать о чуде. Та же ли у них душа сегодня, что была вчера?
По временам глаза моего собеседника загораются странным огнем, я читаю в них не принадлежащую ему мысль; если он выскажет ее, он тут же отречется от нее и сам первый удивится, как она могла прийти ему в голову.
Я знаю людей, убеждения которых ежедневно меняются. Это очень нелогично.
Наконец, сплошь и рядом мной овладевает какая-то могучая воля, чья-то грубая сила сжимает мой мозг, если можно так сказать, и заставляет мои нервы или приказывать моим мышцам совершать поступки, о которых я потом жалею, или произносить слова, которым я не сочувствую — движение, пощечины или выкрикивание ругательств.
Я знаю, я прекрасно знаю: всякий человек переживает в своей жизни такие же минуты. Н о д л я м е н я п р и ч и н ы э т и х я в л е н и й с д е л а л и с ь с м у т н ы м и и т а и н — с т в е н н ы м и. Объясняют это приступами лихорадки, взрывом гнева, припадком рассеянности, точно так же, как неожиданные выходки, которые я часто подмечал у своих ближних, называют обычаем, лицемерием, расчетом или дипломатией, и которые, как говорят, в сущности только проступки против этих великих слов или протест против них…
Не вернее ли, что все это вызвано таинственным влиянием всемогущего волшебника?
Я согласен, что пережитые мною волнения истощили мой мозг, и мне следовало бы полечиться. Меня неудержимо преследуют зловещие воспоминания о моих злоключениях в Фонвале. Вот почему, ясно почувствовав необходимость избавиться от этих воспоминаний, я немедленно, по своем возвращении оттуда, принялся записывать их; вовсе не с целью написать книгу, а в надежде, что, изложив все это на бумаге, я избавлю от них свой мозг и что этого будет достаточно, чтобы раз навсегда изгнать воспоминания из моей головы.
Но это не так. Далеко не так. Наоборот, я пережил их с новой силой по мере того, как излагал их на бумаге; и я не могу понять, чья колдовская сила заставляла меня по временам употреблять некоторые слова и выражения помимо моей воли.
Я не добился своей цели. Я должен прибегнуть к другим, новым способам, чтобы заставить себя позабыть этот кошмар и уничтожить в своей памяти даже мелочи, которые могли бы напомнить мне о нем. Спустя немного времени, многие вещи исчезнут… и будет слишком поздно… Может случиться, что в окрестностях Фонваля родится несколько слишком разумных быков: надо сейчас же купить Ио, Европу и Атор и приказать их зарезать. Продать Фон-валь и все, что там находится. Жить, жить самим собой… продолжать жить глупым, экстравагантным или смешным, все равно, но оригинальным, независимым, не слушаясь ничьих советов и свободным, Господи, свободным от ига воспоминаний.
Я клянусь, что эти мерзости в последний раз заполняют мой мозг. И записываю я это только для того, чтобы запечатлеть это как можно торжественнее.
А тебя, вероломная рукопись, которая только увековечила бы существа и события, которым я с настоящей минуты отказываю в праве существования, в огонь! В огонь «Доктора Лерна»! В огонь! В огонь! В огонь!..