Доктор N

– Дабы организоваться для новой резни?!
– допрашивал Кардашбека (попалась крупная добыча, сын знаменитого нефтепромышленника) ротмистр Орлик, заведующий охранным пунктом.

– Никак нет, - ответил, - Мы не намерены накалять страсти.

– Но любое национальное объединение, думаю, и ваш Гуммет, носит в итоге политический характер, обращается против правительства.

– Почему может быть создан Бакинский армянский культурный союз, а при нем стрелковые общества, мечтающий о Великой Армении, а мы не можем на своей земле защитить собственные права?

– Но разве двадцать миллионов российских магометан лишены начал духовного развития? По Крыму и западным губерниям есть Таврическое духовное управление, есть Оренбургский муфтиат по местностям Европейской и Азиатской России, шиитское и суннитское правления в Закавказском краю во главе с шейх-уль-исламом и муфтием, не довольно ли для духовного просвещения мусульман?

– Я имею в виду просвещение светское, политическое.

– Вы народ смирный, богобоязненный...
– и долго-долго, убаюкивая.

Собирались в кабинете Кардашбека на первом этаже - просторной комнате, куда вела дверь от длинного застекленного коридора. Нариман предложил издавать и газету под тем же названием, что и организация,- Гуммет, слово казалось простым, легким для запоминания. Прежде уже пытались, и каждый раз запрет Петербурга, Главного управления по печати: Для чего татарам газета? Интеллигенты читают по-русски, простые татары пасут свои...
– сказать бы отары, к рифмам охоч, но не расположен шутить, - стада.

Был теплый осенний вечер на исходе сентября, собрались в кабинете Кардашбека Нариман (с ним явился Мир Сеид), Мешадибек Азизбеков (студент Петербургского технологического института, будущий бакинский комиссар, прибыл на каникулы и застрял, в связи с русско-японской войной занятия ещё не возобновились), Ахмед-бек, создать свою газету и его давняя мечта, ему тридцать пять, старше их всех, многое перевидал в жизни, поездил по миру, учился в Сорбонне, далее Лондон, Стамбул... меж собой земляки прозвали его Французом, Ахмед-Француз. Недавно в газету Каспий пригласили, в помощь к редактору Топчибашеву (будущему главе Азербайджанского парламента), выходит по-русски, с типографией приобрел миллионер Гаджи. Ахмед-Француз прав: газета - трибуна, но что пользы говорить с земляками не на родном языке? Кто, к примеру, узнает, что Ахмед-бек выступил недавно в Каспии в защиту популярного русского литератора Максима Горького, который, обладая особым пророческим даром, верно уловил дух ислама, за что, кстати, и был подвергнут своими атакам. Вдохновенно прочел статью Ахмед-бек: вот кому, мнилось тогда Нариману, стать во главе нации - на фарси готов толковать, на арабском, силен в турецком, русском, да еще европейские языки - французский и английский...- самородок!

А как господин Горький понял ислам - это лучше всего видно из его пьесы На дне. Вот слова, которые он вложил в уста татарина Асана: Магомет дал закон, сказал: вот закон. Делай, как написано тут! Потом придет время, Корана будет мало... время даст свой закон.

Да, как говорится в Коране: На всякое время своя священная книга. Увы, мы привыкли связывать с исламом дух религиозной нетерпимости, хотя непосредственное знакомство с текстом Корана приводит к иному пониманию взаимоотношения разных религий, настоящих и будущих.

Нариман только что закончил трагедию Надир-шах, специально ездил к тифлисскому цензору Кишмишеву, такая занятная фамилия, который питает благорасположение к Нариману, чтоб разрешили постановку,- отказал!

– Причина?
– удивился наивности Наримана.- В трагедии свергается царская особа, и на ее место избирается простолюдин. Чем не иллюстрация коммунистических идей?!

– Но это историческая правда.

– Не всякую правду можно обнародовать! (в Петербурге пьеса прочитана, ответ столичного цензора: отказать в постановке, ибо может повлиять на разгоряченные умы). Еще год прошел, прежде чем разрешат, но - лишь издать, и Надир-шах выйдет на средства Гаджи в Баку.

Деньги от продажи трагедии ушли на оплату долгов, впрочем, и заработок от постановки Ревизора в театре Гаджи тоже, а Нариман вздумал еще учиться: только что открыт в Одессе Новороссийский (императорский) университет. Но на какие деньги?

– Что ж,- сказал Гаджи,- дело стоящее. Чем в мутной воде рыбу ловить выучишься на доктора, недуги лечить будешь. Так вот, моя контора на время учебы будет каждый месяц выдавать тебе полсотню рублей, деньги не очень большие, но вполне приличные, долг вернешь потом, когда разбогатеешь.

Нариман поехал учиться не один: в одном вагоне с ним - Насиббек Усуббеков, юноша-романтик, возмечтавший стать юристом, будущий премьер Азербайджанской республики, но кто мог знать, что станут по обе стороны баррикады?

Так близко живет Исмаил-бек Гаспринский: человек-легенда! издатель! просветитель! аксакал! К нему в Симферополь на зимние каникулы едет Нариман, а с ним и вся группа кавказских тюрок из Одессы, которых опекает Исмаил-бек, и в своей газете Тарджуман он помещает заметку Кавказцы в Крыму.

Поедут и в Бахчисарай, побывают в местечке Овчукой, или Село охотников, где родился Исмаил-бек. Вот и дочь его Айнуль-Хаят, вышла к ним мамой (Моя жена Зухра-ханум из знатного рода тюркского просветителя Акчура, дочь его). Эмансипированные мусульманки, Айнуль-Хаят редактирует журнал для мусульманок на крымско-татарском, понятен им всем (как оживленно говорит с нею Насиббек, щеки пылают, в глазах восторг, уж не влюбился ли?).

Все здесь первое: и первая в России ежедневная газета на тюркском, и первая светская тюркская школа... Исмаил-бек поездил по России, в Париже учился, обуреваем идеей собрать мусульман-тюрок всего мира.

А летом увлекла-завлекла Наримана битва с университетским начальством включил в листовку грозное требование свободы мысли, из вольнолюбивых идей отрочества. Студенты прозвали Наримана стариком, ему уже за тридцать.

В бумагах его затерялись фразы листовки, вроде живого луча в кромешной тьме (?), была революционная сходка, из-за которой лишился стипендии. Этот презренный металл - презирает и теперь, а ведь недавно подпись Нариманова была впечатана в деньги новой Азербайджанской социалистической республики, ни одной купюры не осталось на память.

Был жаркий август девятьсот четвертого, урядник Прокопенко, кому дано знать о нахождении у Мир Сеида, вероисповедания магометанского, татарина-адербейджанца, подданства русского, за границею не был, к дознаниям раньше не привлекался, преступного характера печатных изданий, явился на фабрику, произвёл обыск и обнаружил в столе и на шкафу противоправительственные издания, принесенные на фабрику причинным лицом, приложены к дознанию (а основание привлечения к дознанию - показание свидетеля, фамилию не указывать).