Доктор Вишневская. Клинический случай
Шрифт:
Долгуновская, явно обидевшись на «один из признаков алкоголика», — молчала. Анне стало неловко.
— Не бери в голову, Маша, — извиняющимся тоном сказала она. — Ты просто не напиваешься до того, чтобы тебя рвало, вот и все. Я же пошутить хотела, а не обидеть.
— Меня так легко обидеть, — отстраненно сказала Долгуновская. — Я одинокая, немолодая, непрактичная… Я не умею защищаться, и у меня нет никого, кто бы меня защищал и поддерживал… Сейчас я приеду домой и лягу спать. Одна…
— Я тоже лягу спать одна! — сказала Анна, раздражаясь не на Долгуновскую, а на то, что ее нытье в некоторой мере
— Не одна — это спокойно, — согласилась Долгуновская. — Только свистни — и набегут.
— Тогда в чем же дело?
— Во мне. Мне уже давно хочется, чтобы рядом спал не кто попало, а тот, кого я люблю.
— А ты кого-то любишь? Или это так, абстрактно?
— Люблю, не люблю… Какая разница? Главное, что я сплю одна, даже в свой день рождения!
— Так свистни… — посоветовала Анна, намереваясь положить конец неприятному разговору.
— И набегут вроде Подосенкова! Спасибо!
— Пожалуйста!
Не очень хорошо, когда человеку грустно в день рождения. Анна по собственному опыту знала, что в этот вроде как знаменательный день, горечь горчит сильнее. Поэтому мысленно похоронила сегодняшний вечер (а ведь намеревалась поработать над статьей, причем не белкинской, а своей собственной) и предложила:
— Поехали ко мне? Комедию какую-нибудь посмотрим, о жизни поговорим в спокойной обстановке.
— Если бы я знала тебя хуже, то навоображала бы незнамо что, — Долгуновская покосилась на Анну и прыснула в ладонь. — Но лучше отвези меня домой, тем более, что столько проехали. А за приглашение спасибо. Ты, Аня, — человек, хоть и выглядишь как айсберг…
Спьяну Долгуновская становилась излишне фамильярной со всеми, не только с Анной. Однажды даже шефа назвала Аркашей Вениаминычем. Потом бегала извиняться и две недели ходила сама не своя, боялась увольнения.
— …но под твоим ледяным панцирем прячется добрая душа.
— Маш, давай без лишней патетики, а? — попросила Анна. — И панциря ледяного у меня нет, и доброты особой я за собой никогда не замечала.
— Зато я ее замечаю! Вот хотя бы сейчас! Ты везешь меня домой, хотя нам совсем не по пути.
— Это не доброта, а расчет. Ты в таком состоянии, что без приключений не обойдешься, а если ты, к примеру, сломаешь ногу…
— Тьфу-тьфу-тьфу! — за неимением дерева Долгуновской пришлось стучать по пластиковой «торпеде». — Не дай Бог! Хватит с нас одной Завернадской!
— …то моя нагрузка сильно возрастет. Оно мне надо? Не надо. Поэтому проще отвезти тебя домой и проводить до квартиры.
— А потом раздеть, искупать и кормить манной кашей с ложечки…
— Это ты уж сама, — усмехнулась Анна. — Взрослая девочка…
— Взрослая, — согласилась Долгуновская, явно зациклившаяся на теме своего возраста.
Анна ничего не ответила. Долгуновская тоже не стала развивать грустную тему по новой. Некоторое время ехали молча, ведь иногда действительно лучше молчать, чем говорить. Затянувшееся молчание выглядело неловко, поэтому Анна включила музыку.
— Что это за деятели? — поинтересовалась Долгуновская. — На белорусском, что ли, поют?
— На польском. Группа «Rare Bird». Конец
шестидесятых — начало семидесятых.— Действительно редкая птица, никогда их не слышала. Ничего так… Эми, правда, лучше поет.
— Как можно сравнивать несопоставимое? — удивилась Анна. — То одно, это другое. Все равно что Винькова с Маркузиным сравнивать.
— Веник — сволочь! — с чувством высказалась Долгуновская. — Так и ищет, где бы вам с Кирилловной ножку половчее подставить. Засиделся в ассистентах…
Анна не стала поддерживать разговор. То, что Виньков, мягко говоря, не отягощен добродетелями, ни для кого не секрет. То, что он с удовольствием и превеликой охотой сделает пакость любому из доцентов кафедры, в надежде занять освободившееся место, тоже не секрет.
Анна склонна была подозревать, что угодничеством перед Аркадием Вениаминовичем Виньков не ограничивается. Явно еще «стучит» кому-то в ректорате, зарабатывая покровительство и там. Типы, подобные Винькову никогда не складывают все яйца в одну корзину, не в их привычках поступать подобным образом. Аркадий Вениаминович когда-нибудь поймет, что непрост Владимир Антонович, ох как непрост, с двойным дном человек, да будет уже поздно. С двойным? Навряд ли — с семерным, не меньше. Мать честная, и это — перспективные научные кадры? Виньков — ученый? Надувать щеки и распускать хвост он умеет, спору нет, но это же далеко не все…
На Щелковском шоссе попали в пробку. Сначала Анна думала, что они просто догнали «хвост» Большой Вечерней Пробки, но оказалось, что в заторе виновата «Газель» въехавшая в бок рейсовому автобусу на перекрестке у метро «Щелковская».
Долгуновская, порядком протрезвевшая по дороге, порывалась выйти, говоря, что отсюда она доберется до дома без проблем и что ей неудобно, и вообще… Анна посоветовала беспокойной пассажирке не суетиться, раз уж обещала довезти домой, то высаживать не станет. Во-первых, и ехать осталось всего-ничего, а, во-вторых, на улице Долгуновская могла добавить пива или купить какой-нибудь алкогольный коктейль для поддержания веселого настроения, и уж тогда ее бы развезло, что называется «в хлам».
— А где подарок? — всполошилась Долгуновская. — Я его брала или не брала. Он же в ассистентской остался, под столом! Я сама его туда поставила, чтобы не мешал…
Долгуновской подарили кухонный комбайн. Как она заказывала, то есть — прозрачно намекала.
— Где поставила, там и найдешь, — утешила Анна. — Не пропадет же!
— Не в этом дело! Перед людьми неудобно. Получается, что мне ваш подарок настолько не дорог, что я про него забыла.
— Не переживай, вали все на меня. Скажи: утащила меня Вишневская в машину, я и глазом моргнуть не успела, не то, чтобы подарок взять.
— А я-то думала завтра утром морковки себе натереть на новом комбайне…
— Маш! — рявкнула Анна, устав от разного по тематике, но единого по сути нытья Долгуновской. — Ты вспомни, сколько сегодня выпила и что с чем мешала! Завтракать рассолом будешь, больше ничего тебе не захочется! Слушать тошно — все ноешь и ноешь. Моей соседке, тете Норе без малого восемьдесят, но она так не распускается! Ути-пути-а-та-тути. И спать не с кем, и жизнь не задалась, и комбайн свой на работе забыла… По дороге хозяйственный магазин будет? Чтоб еще работал?