Доктора флота
Шрифт:
— Приступайте, Петров, — сказал Макареев. — Экипаж надеется на вас.
Несмотря на то, что Васятка на всякий случай еще раз перечитал по учебнику ход операции и твердо знал, что и в какой последовательности надо делать, несмотря на то, что он много и успешно ассистировал, а доцент Малышев даже предостерегал его от излишней самоуверенности, теперь, когда дело дошло до самостоятельной операции, он неожиданно ощутил в себе непривычную робость, почувствовал, как пересохло во рту. Васятка на миг зажмурился, как бы внутренне собираясь перед опасным и рискованным делом, успел подумать: «Хирург должен быть смелым, иначе какой, к черту, он хирург», —
Вопреки опасениям, все шло прекрасно. Больной вел себя спокойно, не стонал, не шевелился. Едва Вася вскрыл брюшину, как увидел толстый, как большой палец, синюшно-красный отросток. Судя по его виду — истонченной, почти прозрачной, стенке и цвету, было ясно, что промедли они с операцией еще, могла наступить катастрофа — перфорация отростка и гнойное заражение брюшины. Довольно часто отросток лежит атипично — за брюшиной, в правом подреберье, в малом тазу. Искать его всегда неприятная задача для хирурга. А ему повезло — аппендикс оказался в самом типичном месте. Его и искать не нужно. Нет, совершенно очевидно, что он везучий.
Бледный химик удерживал слепую кишку, чтобы она не ускользнула, Васятка подтянул ее и осторожно вывел отросток в рану. И тотчас же акустик забеспокоился — стал стонать, тужиться. «Перитонеальные явления, — подумал Вася. — Так и должно быть». Он успокоился, пальцы его перестали дрожать. Теперь он чувствовал себя уверенно, знал, что все обойдется. Но все равно тельняшка его стала мокрой, а по спине, не переставая, струйкой ток пот.
— Две спирохеты скуки ради всю ночь кружили по эстраде, — замурлыкал он популярную курсантскую песню.
Он неспешно перевязал отросток у основания, пережал его зажимом Кохера, пересек скальпелем, а культю погрузил внутрь кисетным швом. Затем по всем правилам произвел ревизию брюшной полости. Там было немного выпота. И наглухо зашил рану.
— Все, — сказал он акустику и помогавшему ему химику. — Сделано нормально.
В ответ Калнин лишь слабо улыбнулся.
Все оставшиеся до конца автономки дни Вася ни на минутку не отходил от Андрея. Он поил его с ложечки кипяченой водой с клюквенным экстрактом, компотом, давал сульфидин. Стоял на камбузе, наблюдая, как кок готовил жидкую манную кашу. На крошечном камбузе было тепло. После холода лодочных отсеков температура в нем напоминала знойный полдень в Ливийской пустыне. Любыми правдами и неправдами матросы норовили хоть на несколько минут задержаться там.
По вечерам Васятка обтирал тело акустика спиртом. Что-что, а самоотверженно выхаживать больных он умел. Температура у Калнина была еще повышена, но постепенно падала, да и сам он оживился, повеселел.
После операции авторитет Васи на лодке стремительно возрос. Не только матросы, но и сам командир называли его уважительно «доктор». Неусыпный страж уставного порядка боцман, заметив нарушителя, проходившего из отсека в отсек без разрешения, гаркнул по привычке: «Какая курва еще ползет?» Но, узнав доктора, смущенно умолк и занялся другими делами.
Утром на четвертый день после операции командир разрешил Васе подняться на мостик. Было еще темно и Васятка впервые увидел, как мерцают зеленым светом звезды на северном небе. Затем стала медленно подниматься золотистая заря. Вода в
море окрасилась в зеленовато-голубой цвет, а на небе появились перистые облачка. Приподнятые над водой, они образовывали стену между чистым небом и горизонтом.Командир молчал, и Вася понимал, что он тяжело переживает неудачу своего первого самостоятельного похода. Двадцать восемь дней лодка провела в море и не потопила ни одного, даже самого маленького судна. А израсходовала шесть из десяти торпед. Только сейчас Вася заметил, что командир не очень молод — глаза его смотрят устало, а на небритых щеках и подбородке пробивается седая щетина. Васе стало жаль его. За все время, которое Вася провел на мостике, командир сказал единственную фразу:
— Ну, денек. Как в Одессе.
Одесса для него была тем, чем Рио-де-Жанейро для Остапа Бендера — лучшим городом земли. Вася стоял, облокотившись на ограждение мостика, и думал, что хорошо сделал, сходив в море и все повидав собственными глазами. А главное, пользу принес — человека спас. Именно после этой необычной операции он твердо поверил, что станет хирургом и хирургия — его призвание. «А что? — размышлял он. — Мишка верно говорит, у меня есть для этого все — и здоровье, и упрямство, и руки».
— Товарищ командир! — доложил сигнальщик. — Справа тридцать маяк Летинский.
В Полярном, в стороне от причала, стояла машина «скорой помощи». После того как оркестр грянул «Прощайте, скалистые горы» и Макареев доложил комбригу о благополучном возвращении, больного на носилках внесли в машину, туда же забрался Вася, и она поехала в госпиталь.
В госпитале Андрея Калнина первым делом осмотрел дежурный хирург. Живот был мягкий, спокойный. Два шва немного нагноились, но, учитывая условия, в которых делалась операция, это было пустяком. Все остальное обстояло хорошо.
— Поздравляю, коллега, — сказал хирург Васятке, пожимая ему руку. Хирург был носатый, рыжий, с покрасневшими от бессонницы глазами, немного картавил. Но Васятке он сразу показался симпатичным. — Недели через две ваш пациент будет здоров, — продолжал он. — Флагманский хирург уже слышал об этой операции. Полковник хочет познакомиться с вами и просит выступить с сообщением на конференции.
Его, курсанта третьего курса, просят выступить перед хирургами Северного флота! В это трудно было поверить.
Из госпиталя Васятка вышел совершенно счастливым. Радость переполняла его. Спасибо Тимохе Лочехину. Если бы не он, не быть бы ему врачом, так и бродил бы с отцом по тайге и стрелял зверя.
Васятка прошел мимо дома флота. На стене висела афиша: «Концерт Клавдии Шульженко». Дальше дорогу преграждал овраг. Через него был переброшен мостик. Суровая действительность мгновенно вернула Васятку с заоблачных высот на грешную землю. Он вспомнил, что пока он не известный хирург, а всего лишь курсант, рядовой или, как говорили на старом флоте, «низший чин», и любой самый завалящий патруль может задержать его и отправить в комендатуру.
Всему Полярному было известно, что этот горбатый мостик через овраг ловушка для матросов. На мостике постоянно дежурил патруль и безжалостно задерживал нарушителей. Комендант подбирал в него самых вредных офицеров и нередко стоял сам. В такие дни число задержанных резко увеличивалось и их отправляли в комендатуру десятками. По-видимому, этим комендант демонстрировал перед командованием свое служебное рвение. Но даже когда коменданта не было, редко кому из рядовых удавалось благополучно миновать злополучный мостик.