Долг. Мемуары министра войны

Будучи «чужаком», я вдобавок мгновенно удостоился в новой администрации статуса «престарелого министра». Я был всего на три года старше Буша-43, однако разница с Обамой составляла почти двадцать лет. Многие влиятельные сотрудники – уровня ниже топ-руководства – новой администрации, особенно в Белом доме, учились в колледжах или даже в средней школе, когда я уже стал директором ЦРУ. Неудивительно, что в Белом доме ко мне приклеилось прозвище Йода (помните этого ветхого учителя джедаев в «Звездных войнах»?). Новые назначенцы, в основном из помощников и сотрудников аппаратов ассистентов конгрессменов, все, как один, были умными, бесконечно трудолюбивыми – и абсолютно лояльными президенту. Но вот знаний из первых рук о менеджменте в реальном мире им категорически не хватало.

Из-за различий в возрасте и опыте мы – они и я – имели принципиально разные системы отсчета. Моя «школа» включала войну во Вьетнаме, чреватое ядерным апокалипсисом противостояние с Советским Союзом и глобальную «холодную войну». У них за плечами было неоспоримое превосходство Америки в мире в 1990-х годах, события 11 сентября 2001 года и войны в Афганистане и Ираке. Двухпартийность в основе национальной безопасности занимала центральное место в моем опыте, но у них таковой опыт отсутствовал.

Ряду новых сотрудников, как старшего, так и младшего ранга, похоже, недоставало осведомленности о мире, в который они только что попали. Символичное наблюдение: когда мы впервые собрались на совещание в Ситуационном центре, минимум половина участников даже не задумалось о необходимости выключить свои сотовые телефоны (им и в голову не приходило, что благодаря этой небрежности за ходом секретного совещания вполне могут следить с помощью электронных «жучков» иностранные разведки). После совещания я намекнул на непорядок Джиму Джонсу, новому советнику по национальной безопасности, и подобного больше не повторялось. Но, едва мы с Малленом вернулись в Пентагон в тот день, я с порога процитировал свою любимую фразу из «Смертельного оружия»: «Я слишком стар для этого дерьма».

Что касается старших членов команды Обамы, то вице-президента Байдена я встречал несколько раз в Капитолии, но не помню, чтобы мне приходилось выступать перед ним либо как-то еще иметь с ним дело. Байден был на год старше меня и, избранный в сенат в 1972 году, начал осваиваться в Вашингтоне лет на шесть позже моего. Джо просто невозможно не любить. Он выраженный, что называется, парень от станка, простоватый и грубоватый, причем вполне это сознает, а потому сам над собой периодически подшучивает. Прошло всего-то несколько совещаний в Ситуационном центре, а президент уже приобрел обыкновение довольно резко обрывать и осаживать Байдена. Вдобавок Джо человек предельно честный и просто не в состоянии скрывать, что он на самом деле думает, но это и один из тех редких людей, к которым всегда можно обратиться с личными проблемами, – и он наверняка приложит все усилия, чтобы помочь. Тем не менее, на мой взгляд, он допускал ошибки в отношении практически всех серьезных внешнеполитических вызовов и вопросов национальной безопасности последних четырех десятилетий. После очередного совещания в Белом доме мы с Малленом поехали обратно в Пентагоне вместе, и Майк повернулся ко мне и спросил: «А вы заметили, что сегодня согласились с вице-президентом?» Я хмыкнул, ответил, что, конечно, заметил и потому переосмысливаю свою позицию. За два с половиной года мы с Джо расходились во мнениях по множеству тем, прежде всего по поводу Афганистана, но личные отношения между нами всегда оставались сердечными. Байден проработал в конгрессе гораздо дольше, чем предыдущий вице-президент Чейни, но оба были весьма опытными политиками, и меня не могло не удивлять, что они столь часто судили неверно о намерениях и действиях конгресса. Подробнее об этом я расскажу позже.

Что касается Хиллари Клинтон, то после нашего совместного обеда в декабре я был уверен, что мы сможем наладить тесное рабочее взаимодействие. И действительно, совсем скоро политические комментаторы стали отмечать, что в администрации, где вся власть и принятие решений были прерогативой Белого дома, мы с Хиллари представляли независимый «центр силы», не в последнюю очередь потому, что, по разным причинам, нас обоих воспринимали как «неувольняемых». Впрочем, некое кадровое решение президента вскоре изрядно осложнило нам жизнь.

Президент хотел назначить Джима Стейнберга, который был заместителем советника по национальной безопасности при президенте Клинтоне, заместителем государственного секретаря. Я сам дважды побывал в шкуре заместителя, а потому подозревал, что Джим не пожелает возвращаться в правительство ради поста заместителя кого бы то ни было. (Мой заместитель в министерстве обороны при Буше, Гордон Ингленд, был до этого министром ВМС. Однажды он сказал мне, что «быть министром чего угодно намного лучше, чем быть заместителем по любым вопросам».) Чтобы убедить Стейнберга принять назначение, Обама согласился на его просьбу, предоставил ему членство в комитете принципалов и допуск на заседания Совета национальной безопасности, равно как и место в совете заместителей [87] . Насколько мне известно, до сих пор ни один заместитель не получал права участвовать как самостоятельная единица в работе комитета принципалов.

87

Совет заместителей при СНБ объединяет, как следует из его названия, заместителей руководителей всех министерств и ведомств, задействованных в обеспечении национальной безопасности. Совет основан в 1989 г. при Дж. Буше-старшем, и в его состав на регулярной основе входят заместитель советника президента по национальной безопасности (председатель совета), заместитель министра обороны по политическим вопросам, заместитель госсекретаря по политическим вопросам и заместитель директора ЦРУ.

Присутствие Стейнберга в комитете принципалов давало Государственному департаменту сразу два голоса – но эти голоса частенько не соглашались между собой. Стейнберг нередко озвучивал в совете заместителей мнение, которое шло вразрез с мнением Хиллари, а затем излагал это же мнение на заседаниях комитета принципалов и даже президенту. Короче говоря, предоставление Госдепу двух голосов в вопросах национальной безопасности оказалось ненужным усложнением процесса принятия решений. Могу догадываться, что договоренность Обамы со Стейнбергом вызвала, скажем так, сильное разочарование Хиллари, тем более что – насколько я понимаю ситуацию – Стейнберг, пусть и работавший некогда в администрации ее мужа, отнюдь не являлся ее кандидатурой на роль заместителя госсекретаря. Хиллари обещали, что она получит полную свободу выбора собственных подчиненных в Госдепе, но это обещание в итоге сдержали не до конца, что служило постоянным источником напряженности в отношениях между Хиллари и сотрудниками Белого дома, особенно политическими назначенцами.

(Те члены Совета (и Штаба) национальной безопасности, которые недовольны двумя голосами министерства обороны в ШНБ, забывают, что закон об учреждении Совета национальной безопасности 1947 года прямо называет министра обороны в качестве члена совета, а председателя Объединенного комитета начальников штабов – в качестве приглашаемого советника. При этом в тексте закона нет ни единого упоминания о заместителе госсекретаря.)

Мой опыт сотрудничества с Хиллари продемонстрировал в очередной раз, что никогда не бывает слишком поздно научиться чему-то новому. Прежде чем она вошла в администрацию Обамы, мы не были знакомы лично, и мое отношение к ней определялось преимущественно тем, что я читал в газетах и видел по телевизору. Я быстро понял, что меня изрядно дезинформировали. Хиллари – женщина невероятно умная, одновременно идеалистка и прагматик, с суровым характером, неутомимая и ценящая хорошую шутку; словом, отличный коллега – и превосходный представитель интересов Соединенных Штатов на международной арене. Я пообещал себе, что впредь не стану составлять заранее мнение о человеке, с которым не знаком лично.

Джима Джонса, нового советника президента по национальной безопасности, я отчасти знал – по нескольким телефонным звонкам и парочке встреч. После того как я отказался от должности директора Национальной разведки в январе 2005 года, меня попросили позвонить Джонсу – четырехзвездному генералу и бывшему командующему корпуса морской пехоты, в ту пору главе Европейского командования и главнокомандующему сил НАТО в Европе – и попытаться уговорить его принять это назначение. (Странно, правда? Вот и я тоже недоумевал какое-то время – почему попросили именно меня?) Мой звонок на мобильный телефон застиг Джонса в ресторане в Неаполе. Он вежливо выслушал, но сказал, что не заинтересован в этой работе. После того как осенью 2006 года Джонс вышел в отставку, а я стал министром, он несколько месяцев спустя по инициативе конгресса провел оценку афганских сил безопасности и представил соответствующий отчет, а потом в качестве приглашенного консультанта работал с администрацией Буша, когда та озаботилась повышением боеготовности палестинских сил безопасности на Западном берегу реки Иордан и улучшением их сотрудничества с израильтянами. Афганский отчет Джонса не произвел на меня сильного впечатления, а его постоянные просьбы направить больше морских пехотинцев в Палестину свидетельствовали, так сказать, о ненасытных аппетитах.

Тем не менее я обрадовался назначению Джонса на должность советника по национальной безопасности, поскольку больше никто из высокопоставленных представителей Белого дома не был военным и не разбирался в военных делах. Точно так же высшие чиновники администрации – не считая Тома Донилона, заместителя Джонса в СНБ, – не имели опыта руководства ведомствами, причастными к обеспечению национальной безопасности; разве что некоторые из них являлись сотрудниками среднего звена в правительстве Клинтона. Потребовалось всего несколько недель, чтобы Джим очутился в Белом доме фактически в изоляции. В отличие от множества работников администрации, он не участвовал в избирательной кампании и не был закадычным другом президента. «Начальник штаба» СНБ Марк Липперт, с другой стороны, прежде работал на сенатора Обаму и был его единственным советником по внешней политике с самого начала президентской кампании. Денис Макдоно, новый глава директората стратегических коммуникаций СНБ, тоже работал на Обаму в Капитолии, а затем, в ходе избирательной кампании, стал его главным помощником по вопросам внешней политики. Оба, Макдоно и Липперт, находились в постоянном контакте с новым президентом и имели с ним полное взаимопонимание; Джонсу о таком не приходилось и мечтать. Вдобавок Обама предоставил им полный доступ, дополнительно осложнив положение Джонса.

Еще после одного из первых моих еженедельных совещаний с Обамой Джонс пожаловался мне, что памятку для президента готовил Липперт единолично, даже не потрудившись его, Джонса, проинформировать. Для сотрудников СНБ эпохи Генри Киссинджера, Брента Скоукрофта и Збигнева Бжезинского подобное нарушение протокола и процедур было смертельным оскорблением. Могу только представить, что чувствовал Джонс, оказавшийся в ситуации, когда постоянно нарушались правила субординации, – а ведь он полжизни прослужил в морской пехоте, самой иерархической военной организации! Между тем у Донилона сложились тесные отношения с вице-президентом, а с главой администрации Белого дома Рамом Эмануэлем они и вовсе были давними друзьями. Джонсу также пришлось иметь дело с некоторыми другими старшими сотрудниками Белого дома – Эмануэлем, президентскими советниками Валери Джарретт и Дэвидом Аксельродом, пресс-секретарем Робертом Гиббсом и прочими, – причем каждый из них обладал влиянием на Обаму в вопросах внешней политики. Возможно, десяток человек, в том числе собственные подчиненные Джонса, имели прямой выход на президента в обход Джонса, и их регулярно приглашали высказываться по темам, связанным с национальной безопасностью. Помнится, газета «Файнэншл таймс» процитировала кого-то из чиновников Белого дома, сказавшего: «Если меня спросят, кто на самом деле советник президента по национальной безопасности, я назову три или четыре имени, среди них Рам, а генерал Джонс, судя по всему, пользуется наименьшим влиянием».