Долг
Шрифт:
Слышу слева шум и плеск шагов. Проверка, что ли? Язви ее в душу... Нет, не проверка, а мой друг Полишко. В шинели под ремнем, на плечах плащ-палатка, автомат стволом вниз, мокрая каска блестит, вид вполне фронтовой. Полишка пялится мне на ноги, обутые в бахилы, бьет себя по лбу тыльной стороной ладони и убегает по траншее. Зачем приходил, спрашивается? Поспать бы надо, да как туг уснешь... И быстрее бы, быстрее. Раньше начнем – раньше кончим. Рассядемся по броникам и поедем домой. Я так и думаю: домой. В родной наш полк, в свою казарму, в каптерку к Аре. Как жареной картошки захотелось! Перловка в брюхе лежит камнем. И почему всегда перловка, у нас же министр обороны по фамилии Гречко...
Вспомнилось, как прошлым летом мы помчались умирать за Родину.
Дело было в воскресенье. Офицеры вне полка, как водится. Строимся на плацу к разводу на обед – жара
Что я почувствовал тогда? Страха не было, это точно. Не было вообще ничего, кроме внезапной пустоты внутри. Однако голова работала: успел отметить, что нет теплового удара – значит, далеко, гораздо дальше, чем представлялось глазу. Но что это меняло?
Кто первый заорал «В ружье!» – потом так и не выяснили. Кричали отовсюду. У нас во взводе команду отдал сержант Лапин. Помню хорошо, как мы толпой, грохоча сапогами, бежали по брусчатке плаца к своей казарме. Помню сержанта из первого взвода, дежурного по роте, который ничего не видел и не знал и не хотел открывать оружейную комнату. Сержанта повалили, вырвали ключи... Потом без строя понеслись потоком вниз по лестнице. На улице замешкались, толкались. Вторая рота уже бежала мимо клуба к главным воротам техпарка, наискось по плацу несся первый батальон, но Лапин скомандовал налево, за угол казармы, где в заборе техпарка были технические ворота с висячим замком. По ту сторону ворот был караульный пост, и когда мы полезли через ворота, я боялся, что часовой начнет стрелять. Но обошлось. Мы так орали, что часовой сам бросился к замку. Здесь, рядом, были наши боксы.
Да, погуляли мы тогда, недели две расплевывались...
Опять шаги и плеск, приходят Лунин и Николенко. Взводному понравилась моя придумка с бахилами, но перед наступлением приказывает снять: бахилы светлые, заметны в темноте, демаскируют и вообще неуставная самодеятельность, контролерам не понравится. Какие, на хрен, ночью контролеры? А вот такие, отставить разговорчики. Взводный смотрит вдоль окопа, я прямо чувствую, как у него ворочается в голове: идти с проверкой дальше или нет. «Как там у тебя?» – спрашивает Лунин. Порядок, говорю. Лунин советует курить поосторожнее. Так ведь отбой! Вот именно, отбой, всем спать положено, а спящие не курят.
В половине двенадцатого бреду по крепко залитой уже траншее и толкаю соседа-каптерщика. Гоню его будить других, приказываю снять бахилы. Ногам сразу становится холодно. Знаю, что мерещится, не могут сапоги так быстро промокнуть. Забыл передать через Ару, чтобы не примыкали штык-ножи. Днем мы атакуем с примкнутыми штык-ножами, как положено, а ночью их на ствол не надеваем, чтобы в темноте не напороться самому и других не поранить. Проверяющие это понимают.
Без десяти по траншее передают приказ приготовиться к атаке. Мы пробежим вперед цепью метров двести и потом уйдем налево, в овраг. Только сейчас понимаю, что мое третье отделение в этом случае окажется первым. Что, взводный к нам перебежит? Или мы пропустим тех, кто справа? Ни черта не ясно. Сзади слабо вспыхивают фары. Оттягиваю пилотку с уха, сквозь шум дождя слышу танковый гул. По окопам новая команда: пропустить танки. Матерюсь и озираюсь. Окоп хороший, в полный профиль, но стенки голые, без досок и креплений, а танк тяжелый. Моторный рев и свет все ближе. Срез окопа все виднее. Вот вмятина, где я съезжал на заднице, и против света виден крупный дождь. Да ну вас на хрен! Отбегаю в сторону, боком опускаюсь на дно возле стенки. Плечо и локоть у меня в воде, шинель на бедре промокает мгновенно. Ноги я держу согнутыми в коленях, чтобы не зачерпнуть голенищами окопной жижи, автомат на груди, ствол касается шеи, он холодный. Рев и лязг отовсюду. Потом ощутимый толчок, когда танк переваливает траншею. Свет исчезает, звук мотора на мгновение становится еще громче, носом я ловлю кормовой выхлоп. Где-то близко и справа, в отделении Полишки. Пронесло.
Встаю, отряхиваюсь, руки мокрые. Чувствую грязь на лице, вытираю рукавом шинели.«Взво-о-од!» – доносится из темноты заполошный голос Лунина. Не умеет он командовать, пацан. Лезу вверх. Грунт под ногами сырой, липкий. Окликаю Маму, который должен бежать слева, – он на месте. Кричу направо – там отзывается старик Борисов, последний в цепи отделения Полишки. Ночное наступление – это вообще сплошная матерная музыка. Мы постоянно перекрикиваемся, чтобы не потерять равнение, и делаем это привычным нам набором слов. Впереди справа я вижу два танковых кормовых огонька. Танк ночью – это хорошо, по нему мы равняем строй, к тому же ночью танкисты прут вперед не слишком сильно.
– Внимание! – Лунин кричит совсем близко. – Перестроиться! Взводной колонной за танком – вперед! Первое отделение – вперед! Остальные подтянись!
Это хорошо придумано. Кричу своим «Ко мне!», сам поглядываю вправо, где шумит Полишко. Как только он командует «За мной, бегом!», я повторяю команду и забираю вправо, ориентируясь по танку и топоту Полишкиных солдат. Почти втыкаюсь в чью-то спину – наверное, Борисов, кто еще. Обхожу слева, обгоняю. За мной буханье шагов, шарканье одежды, это мои подтягиваются. А глаза-то привыкают! Догоняю Полишку, пристраиваюсь к его левому плечу. Теперь взвод бежит слитно, в колонну по три, метрах в десяти за танком, и даже дождь не может перебить гарь выхлопа и масляную теплоту мотора. Так-то лучше. Какой смысл чесать по полигону цепью? Подбежим к рубежу – развернемся. И вообще есть военная логика: танк прикрывает нас от пулеметного огня условного противника. А дождь все холоднее, или просто я застыл в окопе? Ничего, скоро от нас пар повалит...
Пробежав наискось в свете подфарников, Лунин уводит нас влево. Где-то здесь прячется в темноте спуск в овраг. Вот он, прямо перед нами. Сапоги скользят по глине. Мама сзади ойкает и бьет меня по ногам, я скатываюсь в грязь и сразу весь уделываюсь. Впереди ругается невидимый Николенко. А я-то думал, что он забыл все матерные выражения. Шинель в грязи, руки в грязи, автомат в грязи. На дне оврага настоящее болото и видимости никакой. Ну командиры хреновы! Могли бы догадаться, что ждет нас в дождь на дне оврага, и отменить задумку.
Справа над оврагом взлетает одинокая и потому ужасно несерьезная ракета. Мы инстинктивно сворачиваем навстречу ей, тогда как надо от нее, в другую сторону, лицом к противнику. Взводный кричит, я повторяю. Лезем по склону оврага налево, толкая грязь руками и коленями. Лично мне уже по фигу, беречься нет смысла, я по уши в грязи. Выползаю наверх и лежу, уставившись вперед из-под нависшей каски. Ракета догорает. Ничего не вижу, кроме пучка травы под носом. Еще ракета, поближе и ярче. И прямо перед нами, метрах в десяти, вдруг молча поднимаются рыжие фанерные мишени. У меня мороз по коже, так это неожиданно и по-детски страшно! Черт, почему так близко? Переваливаюсь на бок и через плечо смотрю назад. Там вспыхивают огоньки, что-то потрескивает. Огоньки слегка танцуют, пухнут и вдруг проносятся надо мной со свистом и шелестом.
Качусь с откоса вниз и ору во весь голос. Ну вляпались, ну литер долбаный! Мы пробежали по оврагу лишнего, забрали вправо и попали между рубежом мишеней и стрелками. Смотрю, как трассеры мелькают над оврагом. Во приключение! А наши-то мишени где?
Пах! Новая ракета. По дну оврага ковыляет Лунин, следом – Николенко. «За мной, вперед!» Какой вперед, когда назад? Смешавшись в кучу, мчим обратно, толкаясь и ругаясь. Над нами уже не свистит. Лунин кричит нам «стой» и «разобраться». Да как тут разберешься? Лезу без команды в свой подсумок, достаю на ощупь тяжелый магазин, вставляю. Рядом тоже лязгают и щелкают. Была команда? Я не слышал. Насадка для ночной стрельбы, насадку не забудь! Она у меня в левом нагрудном кармане гимнастерки. Пальцы мокрые, если уроню ее сейчас... Не дергайся, спокойно. Блин, мушка вся в грязи... Ура, приладил. Карабкаюсь наверх, устраиваюсь поудобней. Ну, блин, давай ракету!
Пах! Тень от моей каски ползет ко мне, пока ракета поднимается. Мишени прямо перед нами. Надо было автомат потрясти, помахать стволом, ведь грязь набилась, да поздно, я стреляю. Насадка только мешает мне целиться, но с такого расстояния я и по стволу не промахнусь. За полосой стрелковых мишеней замечаю танковую: здоровенный макет ползет на тросовой тяге, смещаясь в нашу сторону. Позади долбает танк. Танкисты стреляют болванками. В отделении Полишки хлопает гранатомет. От макета летят клочья, он заваливается. Настоящая война, черт меня подери! Покурить бы еще...