Долгие беседы в ожидании счастливой смерти

— А разве в Израиле нет справедливости?

— Конечно. Нигде в мире нет справедливости. Ни в одном государстве. Вот и еврейский народ в Израиле превращается в такой же народ, как остальные.

— А еврей, живущий в диаспоре, часто униженный, терпящий оскорбления, — разве он несет справедливость?

— Разумеется! Именно в силу постоянного унижения — в течение тысячелетий — у евреев развился инстинкт справедливости. Нести справедливость стало нашей миссией. Потому-то евреи так много достигли. Конечно, католицизм и другие религии — тоже за справедливость. Но справедливость, утверждают они, чаще всего приходит после смерти человека. Еврейство же всегда ставило вопрос о торжестве справедливости сегодня, сейчас. Оттого мы боролись и боремся за справедливость. Увы, иногда в процессе борьбы искажается сама идея. Так было во время многих революций, в период «строительства коммунизма»… Но в целом чувство справедливости у нас, что называется, в крови. А Израиль? Там жестокий мир. Как и в Америке. Как почти в любой другой стране. И — даже больше. Ведь на Ближнем Востоке действует фактор силы. У еврея там часто нет выбора: против него всегда стоит араб, готовый выстрелить. Впрочем, снова подчеркну: там не евреи — израильтяне».

______________________

Теория й, разумеется, не оригинальна. Знает ли он об этом? Впрочем, я не хочу мешать развитию его замысла.

_____________________

Рассказывая о будущей пьесе, й запамятовал: прошло почти шестьдесят лет с тех пор, как он впервые противопоставил понятия: еврей в диаспоре и — еврей, живущий в национальном государстве. Легко нахожу в своих записях такой его монолог:

«…Как далеки сейчас от нас споры и конфликты, которых немало было в предвоенные годы в еврейской среде. Вспоминаю один из «вечных споров». Между теми, кто возрождал древний еврейский язык, и теми, кто противопоставлял ивриту язык диаспоры — идиш. Естественно: люди, мечтавшие о еврейском государстве в Палестине, хотели объединить соплеменников с помощью общего языка. Им был иврит.

Эта проблема коснулась меня еще в школе. Я уже решил стать еврейским писателем. Но вот досада: во всей округе не было гимназии на идиш. И у нас в Калварии, и в других, соседних, городках — гимназии на иврите. Между прочим, все в школе знали: я не участвую в работе сионистской организации, а, кроме того, сочиняю рассказы на идиш. Но до поры до времени никого это не интересовало.

И вот шестой класс, конец учебного года. Нам предстоит писать сочинение. Тема хранится в тайне. Придя утром в класс, мы эту тайну, конечно, узнали. Тема была сформулирована примерно так: «Что я хочу сделать для своего народа?»

У каждого из нас — по три часа. За это время я написал страниц восемь. Не знаю, что толкнуло меня сказать правду — все, что думал. Моя жизнь, признался я, будет посвящена утверждению культуры и языка идиш, а значит — объективно — борьбе с сионизмом.

Прошло еще два или три дня… В класс входят директор гимназии и учитель литературы. Раздают сочинения. Слышу:

— Йосаде, встань! Вот твоя работа! «Отлично» за язык и «плохо» за содержание.

Никаких комментариев. Я тоже молчу. А перед тем, как мы расходимся по домам, меня приглашают к директору. Он откровенен:

— Писать вы, конечно, умеете. За это получили «отлично». Но подумайте: есть ли у вас моральное право учиться в нашей гимназии? — Директор добавил: — Гимназия и существует в основном на пожертвования сионистов. «Двойку» мы вам не поставим, но я вас очень прошу, Йосаде, в следующем году пойдите в другую школу.

Когда я рассказываю обо всем отцу, дома разгорается скандал. Что делать? Я же и нахожу выход. Самая близкая гимназия на идиш — в Укмярге. Туда меня и посылают учиться».

____________________________

— …Значит, ваш герой считает необходимым тяжкий путь евреев в диаспоре?

— Он хочет, чтобы не пропали, не исчезли результаты тысячелетних поисков. Наши предки искали справедливость, культивировали истинную духовность. Сколько гениев дали евреи миру на этом пути!

— …Таким образом, герой оправдывает врагов евреев? Преследования инквизиции, ужасы Второй мировой войны…

— В какой-то степени, считает Макс, это было необходимо. Даже Освенцим. Макс дойдет в своих рассуждениях до абсурда. Тогда он и станет подлинным героем! Дон Кихотом. У него будет много врагов. Его рассуждения выглядят страшновато? Что ж! Нас ненавидели и ненавидят именно из-за поисков справедливости. За эту нашу духовную работу.

Словом, мой герой — последний еврей. Замечательное название, правда? Я пишу о вырождении еврейской идеи — о подлинной еврейской трагедии.

В Израиле пьесу, конечно, встретят в штыки. Во всем остальном мире — тоже. Кто-то скажет: «Опять еврей! Опять носится с собственными проблемами». С интересом прочитают пьесу антисемиты. Воскликнут: «Вот видите — евреи хотят править миром. Хотят переделать нас по своей колодке».

Это будет страшная пьеса. Если я успею, конечно, ее написать.

— Вернемся от вашего героя в вашу собственную жизнь. Вы оба в чем-то потеряли себя. Прятали свое еврейство. Разрушали свой талант. А теперь оказалось: осмысляя эти потери, вы многое поняли не только в себе…

— Так ли это? Не знаю. Тут начинается ваша работа. Я знаю другое: все смеются над справедливостью, а человечество без нее не выживет.

________________________

В окончательном варианте пьесы героя зовут иначе: Йонас Сакалас. Размышления й, которые он сначала хотел вложить в уста Макса, ушли куда-то, почти исчезли из пьесы. Все же иногда, читая ее, слышу голос й — нахожу потом почти дословные совпадения в своих записях:

«…Где я их только не встречал — на улицах, на площадях, на каждом углу. Юношей и девушек с автоматами в руках. Не такие уж малорослые, как казалось, — высокие, мускулистые. Без них Израиль сегодня бы не существовал. Всюду — культ силы.»

Однако й по-прежнему хочет видеть евреев, как на полотнах Марка Шагала, — уносящимися в мечтах над местечком.

________________________

И снова: «Израильтяне — другой народ. Там — уже не евреи…»

________________________

А, может, все проще. И он говорит об этом с одной целью — оправдать собственную жизнь. Такую, какой она получилась. Трудно умирать с мыслью, что ты ошибся.

Человек и вещи

«Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит…»

При «свете смерти» й в разных вариантах повторяет эти слова Екклезиаста.

_____________________

Тогда что же для него вещи? Например, старинная мебель, которую й тщательно — полвека — собирал?

_____________________

АУРА. Цикл его устных рассказов (один из них, впрочем, опубликован в газете «Летувос ритас»). й утверждает: вещи создают особую ауру, в которую он умеет погружаться.

Вот большой стол: за ним й проработал много лет. Когда-то стол был куплен на Калварийском рынке. Продавец объяснил:

— Стол принадлежал моему соседу-еврею. Тот был портным. Помню, он вечно что-то напевал… Пока не погиб в гетто.

Схож с этой новеллой рассказ о диване, привезенном аж из Калварии:

— Увидел его в каком-то доме. Узнал. Диван стоял раньше в комнате моего близкого друга — мы сидели за одной партой, а на этом диване он учил меня курить. Я долго не мог примириться с тем, что почти ничего не знаю о смерти друга во время войны. А диван? Упросил. Мне его продали.

_____________________