Долгие ночи
Шрифт:
— Твое оружие, твоя жизнь… Нет, Берс, и то и другое тебе в скором времени пригодятся самому. Смелый ты парень, Берс.
Но… глупый. И кажется мне порой, что из тебя выбили все твое родное, горское.
— Господин капитан, опять вы меня оскорбляете?
— Как хочешь, так и понимай. Говоришь — горец? А где тому доказательство? Тот, кто действительно любит свой народ, кто верен ему, никогда не оставит его в беде! А ты? Где ты, Берс?
Берс растерялся. Он почувствовал, как краска стыда залила лицо, и радовался тому, что в потемках Гусев не видит этого.
— Ты
Берс молчал. Он от всей души хотел помочь товарищу, но выхода не находил.
А Гусев между тем продолжал:
— Ты здесь был, ты здесь все видел. Как бок о бок с венграми сражались поляки, немцы, австрийцы, французы, итальянцы. И все знали, за что умирают. Великие люди! Я восхищаюсь ими. А сто сорок тысяч русских солдат выполнили позорную роль палача до конца. Мы победили! Какой героический подвиг! Нет, это не победа, Берс! Это еще одна позорная страница в истории России.
Из коридора донеслись голоса, и Гусев умолк. Некоторое время оба стояли прислушиваясь. Затем, когда за дверью вновь стало тихо, Гусев продолжил:
— Хотелось бы многое сказать тебе, Берс. Кто знает, возможно, что это наша с тобой последняя встреча.
— Не говори так, — прошептал Берс — Мы с тобой еще повоюем.
— Ладно, это я так, к слову. Тороплюсь, вот сразу и не соберусь с мыслями. Пойми, Берс, когда ты стрелял в венгров, то ты стрелял и в своих собратьев. Нет-нет, не спорь со мной.
Кто такой фельдмаршал Паскевич? Преемник Ермолова. А Лидерс?
Генерал, руки которого обагрены кровью горцев. Твоих же чеченцев. Но, слава Богу, и чеченцы не остались в долгу. Они его изрядно потрепали. Так что ты, Берс, в стане врагов. И ты пока служишь им преданно…
Берс стоял молча, словно лишившись дара речи. Да и что ему было сказать?
— Берс, ты слышал, в чем меня обвинил полковник? — словно издалека доносился до него голос Гусева. — В измене. Смешно, правда? Я же чувствую, какое наказание меня ожидает, но не сделаю и попытки, чтобы убежать, уж пощады просить и вовсе не стану. Ты же останешься на свободе. И вот тебе мой наказ, — он сделал паузу, голос его вдруг изменился, в нем послышалась ничем не прикрытая ирония. — Преданно служи его величеству!
Беспрекословно выполняй приказы Паскевича и ему подобных!
Помоги им поскорее поработить Кавказ и твою родную Чечню.
Может, и генеральский чин отхватишь, а то и графский титул.
Ладно, хватит с тебя. Иди!
Берс с горечью обнял товарища, посмотрел ему в глаза, повернулся и выскочил в коридор. Бросил мимоходом караульным, чтобы те повесили замок на двери.
Берс и Гусев больше не виделись. Спустя некоторое время стало известно, что по приговору военно-полевого суда Алексея Гусева и еще шестерых товарищей расстреляли во дворе Минской тюрьмы…
С этого дня у Берса было лишь одно стремление — вернуться в родные горы. Он строчил рапорты, писал прошения, требовал перевода на Кавказ. Теперь он стал внимательнее слушать рассказы офицеров-кавказцев, как они сами себя именовали.
Немногие говорили правду о горцах, чаще кичились своими подвигами, всячески понося "отъявленных разбойников". Тем не менее все услышанное впитывалось им. Одновременно пристрастился он к чтению. Читал все, что писалось о Кавказе, восторгался Лермонтовым и Бестужевым-Марлинским. Как ему хотелось обнять и поблагодарить от всей души этих истинных сыновей русского народа, поднявших
свой голос в защиту его собратьев. К несчастью, и тот и другой пали в тех же самых горах Кавказа…* * *
Вернулся Берс на Кавказ лишь в 1858 году. В самое тяжелое для горцев время, когда они, доведенные до отчаяния, сдавались целыми аулами. Было ясно, что они уже не победят, что хищный двуглавый орел железными когтями вцепился в свою добычу, так что уже не было сил вырваться из его страшной смертельной хватки. Берс растерялся. Перебегать к горцам теперь уже не имело смысла. Он ничем не сможет им помочь. Изменить или поправить что-либо было уже невозможно. Правда, война еще продолжалась, и до последнего выстрела было еще далеко. Уйдет он к ним, что от этого выигрывают горцы? Ничего! Зато он теряет все: и карьеру, и будущее. "Что делать? Как поступить?"
— спрашивал себя Берс, собираясь в первый поход в составе гусарского полка.
Сражение у аула Гельдиген вконец разрешило все его сомнения:
он своими глазами, воочию, впервые увидел в бою своих братьев.
Плечом к плечу сражались седые старики и безусые юнцы.
Середины уже не было…
"Разве это не мои отцы и братья?" — спрашивал себя Берс, глядя вниз с холма, где стоял в резерве его полк, еще не вступивший в бой.
Но вот и ему горнист проиграл сигнал "в атаку". Берс выхватил саблю и, крикнув: "Сотня, за мной!", пустил коня вниз по склону. Поддавшись общему неистовому порыву, он размахивал саблей и, как безумный, что-то кричал, как будто диким этим криком хотел заглушить тупую боль в своей груди. И вдруг он отчетливо услышал знакомый внутренний голос: "Что ты делаешь, Берс? Пока не поздно, остановись!" На него надвинулось лицо Алеши Гусева. Голубые глаза его печально смотрели на Берса.
Черной стеной над чеченскими завалами вставал пороховой дым.
Бой кипел. Залпы орудий, звон стали, крики и стоны раненых, ржание коней — все смешалось в общем грохоте. Лавины атакующих накатывались на позиции чеченцев одна за другой, как волны, и как волны, наткнувшись на могучий утес, откатывались обратно, дробясь на мелкие группы.
Завалы чеченской обороны еще не были взяты, но за ними то там, то здесь уже вспыхивали сабельные рубки. Чувствовалось, защитники вот-вот дрогнут. Дело должен был завершить резервный полк Берса. Первые ряды его уже ворвались в стан неприятеля.
Берс тоже понесся туда. Он заметил, как на скаку полковник нанес лихой удар слева направо вниз, и седая голова старого чеченца покатилась под копыта бешено несущихся коней…
В ту же секунду Берс бросил своего коня в сторону и крикнул срывающимся голосом: — Нохчи! Братья! Я с вами…
ГЛАВА XIV. БРАТЬЯ
Горят аулы. Нет у них защиты.
Врагом сыны отечества разбиты.
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор,
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель,
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою…
М.Ю. Лермонтов
Арзу и Маккал остановились на сопке, возвышавшейся над Гати-Юртом. Внизу, у Черной речки, где раскинулось их поле, Арзу заметил запряженную пару быков и Али, хлопотавшего над плугом.
— Разузнаю, что у него там, — сказал Арзу, тронув коня рысью.
— А ты отправляйся домой.
Маккал поехал шагом. День выдался погожий, по-весеннему грело солнце. То здесь, то там по холмам и низинам двигались фигурки людей. Издали они казались крохотными, едва заметными.