Долгие ночи
Шрифт:
— Стойте! Остановитесь, поганые собаки! — во все горло орал тощий офицер, напрягая худую длинную шею.
Али обернулся.
Основная масса переселенцев уже успела подойти к ним. Людской поток походил на гигантского смертельно раненого зверя, стремившегося заползти в свою пещеру, чтобы в ней и умереть.
У людей запавшие глаза, высохшие лица. Лохмотья свисали с тощих плеч. Они еле брели, с трудом передвигая ноги, равнодушные к крикам турецких офицеров, к солдатам, к наведенным на них пушкам и вообще ко всему, что творилось вокруг. Они не в силах были остановиться, они просто шли…
Сейчас, глядя на них, не верилось,
Люди шли молча, словно несли на кладбище множество покойников сразу. Даже тощий офицер, на своем веку повидавший всякое и безжалостно расправлявшийся со многими непокорными, и тот застыл как вкопанный при виде переселенцев. Пистолет со взведенным курком в его руке опустился. Али посмотрел в сторону границы. Оттуда, держа штыки наперевес, четкими шагами к переселенцам двигалась турецкая пехота. Впереди каждой роты ехал конный офицер с оголенной шашкой. С флангов и позади пехоты располагалась кавалерия, по первому знаку готовая броситься на несчастных.
— Братья и сестры! — крикнул Арзу, повернувшись к толпе. — Вы видите наступающую на нас пехоту. Видите и кавалерию, готовую растоптать нас. Орудия уже наведены на нас! Последний раз спрашиваю: вернемся назад или пойдем вперед?
— Вперед, Арзу!
— Нет пути назад!
— Родина или смерть!
— Как быть с женщинами, детьми и больными? — Арзу старался перекрыть голос многочисленной толпы.
— Все ляжем здесь мертвыми!
— Газават!
— Не теряй времени, Арзу!
Арзу вскочил на коня, которого подвел ординарец. Его примеру последовали остальные командиры.
Турецкие офицеры, видя, что дело идет к схватке, огрели коней плетьми и ускакали к своим отрядам.
— Братья! — раздался теперь уже грозный голос Арзу. — Друзья мои! Сейчас мы сделаем несколько последних шагов, и турки откроют по нам огонь. Сотники! Готовьте свои группы к бою!
Пусть женщины и дети вместе с больными отойдут в безопасное место. Нас отвергли и люди, и Бог! Потому обратимся к нашим славным предкам, и как они, примем героическую смерть! Прочь белые флажки! Теперь это знаки беспомощности и трусости!
Касум! Подними красное знамя наших древних предков! Вперед, славные чеченцы!
И над головой Касума мгновенно появилось алое знамя, древнее чеченское национальное знамя. Раскачивая его над головой, Касум своим зычным голосом запел песню:
О братья, творите молитву. С кинжалами ринемся в путь, Ломай их о вражью грудь… По трупам — бесстрашного путь. Слава нам! Смерть врагу! Аллах! Аллах! Аллах!Через несколько минут около трехсот всадников стояли в боевом порядке и ждали приказа Арзу. Женщины и дети уходили в лес и овраг.
Али прикинул свои силы. Триста всадников. Истощенные люди на истощенных конях. С ружьями наперевес построилось более пятисот пеших воинов. Но и они больше похожи на привидения.
А на них готовы броситься сытые и крепкие пехотинцы и кавалеристы турецкого войска.
— Сотники!
По-шоиповски вперед! Чора! С кавалерией…Грохот пушек и одновременный треск ружейных выстрелов заглушили последние слова Арзу. Али увидел, как исказилось вдруг лицо брата, как он схватился за грудь. Увидел, как Чора резко откинулся назад, а потом медленно сполз с коня на землю…
Вновь услышав за несколько лет забытый грохот боя, конь Арзу сперва рванулся вперед, но тут же, почуяв беду с хозяином, остановился и громко заржал. Али соскочил со своего коня и подбежал к Арзу, успев подхватить падающего брата. Неожиданно рядом с ним появилась Эсет с обнаженным кинжалом в руке.
Они бережно сняли Арзу с седла и положили на землю.
А залпы турецких пушек продолжали сотрясать воздух. Всюду вокруг сеяли смерть снаряды и картечь. Со свистом летели турецкие пули. С обеих сторон слышались призывы:
— Аллах!
— Аллах!
Стоявшие в стороне старики продолжали петь боевую чеченскую песню:
…О братья, творите молитву. С кинжалами ринемся в путь…Но Али и Эсет не слышали и не видели происходившего вокруг них. Они сидели рядом на земле и бережно поддерживали смертельно раненного Арзу…
* * *
Через несколько дней после описанных событий Карпов представил Михаилу Николаевичу прошение переселенцев, принесенное когда-то штабс-капитану Зеленому делегацией во главе с Арзу, и записку, в которой излагались подробности приграничного столкновения.
Михаил Николаевич вздохнул с притворным сочувствием и размашистым почерком наложил следующую резолюцию:
"Кровопролитие мне крайне прискорбно, сожалею, что не нашли возможным предупредить оное. Если бы возможно было мне следовать влечению моего сердца, я бы немедленно впустил несчастных чеченцев в наши пределы".
Затем, вызвав писаря, продиктовал ему рапорт для военного министра Милютина:
"Между тем, 17-го прошлого октября прибыли на нашу границу к Арпачаю, близ Александрополя, 200 душ чеченских переселенцев с просьбой о пропуске их обратно в наши пределы на каких бы то ни было условиях, а вслед за тем число прибывших к Арпачаю переселенцев возросло до 2600 человек.
… Узнав о движении чеченцев к нашей границе, эрзерумский вали послал Мусу Кундухова с кавалерией для отклонения переселенцев от предпринятого ими намерения, но Кундухов не смог остановить их. Хотя переселенцы эти находились в крайне бедственном положении, но имея в виду, что пропуск через границу даже нескольких семейств повлек бы за собой обратное движение к нам всей массы чеченских переселенцев, я приказал усилить пограничный надзор и притянуть к Арпачаю ближайшие части войск для воспрепятствования самовольному прорыву чеченцев в пределы империи. При первом известии о движении чеченских партий к нашим границам капитан Зеленый заявил эрзерумскому вали, что очищение нашей границы должно быть произведено в течение недельного срока. Вследствие этого заявления турецкие власти двинули войска для удаления чеченцев от Арпачая и только пушечными выстрелами заставили чеченцев оставить нашу границу и направиться в Карсу под конвоем турецких войск".