Долгие сумерки путника

Арбалет имел тот недостаток, что умножил бы количество смертей, — нарушилось бы равновесие в военной игре, которой эти племена занимаются много веков. Для них война — нечто вроде рыцарских состязаний, где хоть и убивают, но не так много и не с такой злобой, как у христиан. Война нужна, чтобы отличались лучшие и тело не заплесневело, как закопанная в землю стрела. Они войну рассматривают как праздник.

После долгих размышлений я решился сделать нечто полезное, улучшить способ зажигания огня. Короче, я «изобрел» огниво. На одном холме я отыскал кремень и кусок металла. Соорудил подставку из очень твердой древесины и протянул через полый тростник свитую козью шерсть, пропитанную жидким маслом, что сочится из земли на границе с племенем кевене.

Мое изобретение приняли с восторгом. Ему воздавали почти религиозные почести. Сперва его хранили в хижине с оружием, потом оно распространилось — каждая матрона в своем жилье имела собственное огниво.

Положение мое немного улучшилось.

После рождения Амадиса я стал признанным военным помощником Дулхана. Племя опасалось нападения кевене, как бывало каждый год, но на сей раз все были воодушевлены тем, что владеют «секретом быстрого огня».

Долина имела только один выход, открытый к пустынной равнине, которая ведет на почти легендарную Дорогу коров. Другие стороны долины надежно ограждены подковообразной холмистой грядой. Достаточно было укрепить два-три прохода, через которые кевене обычно нападали на наше селение. Я придумал заграждения из камней, укрепленные стволами деревьев, — стоило потянуть за несколько бечевок, и камни сыпались настоящей лавиной.

Я заметил, что индейцы считают чрезмерные защитные сооружения чем-то нечестным. Некоторые вожди запротестовали. Получалось, будто мы не доверяем мужеству наших воинов. Что-то вроде подозрения в трусости. Как я уже объяснял, чем надежнее укрепление, тем меньше чести воину. Они иногда даже не помнят, выиграли их герои сражение или проиграли. Запоминают и прославляют храбрость, напор.

Военной поре предшествует весьма сложный ритуал, пение, в котором поэты вспоминают славных воинов и патриотические подвиги. Колдуны впадают в транс и призывают духов великих вождей. Появление этих духов приветствуют восторженными криками, и молодые воины, недавно прошедшие посвящение, возбужденно бегают вокруг костра, пытаясь разглядеть образы этих кумиров, якобы возникающие в дыму. Колдуны выкликают имена легендарных героев, и их приветствуют вожди (живые): «О великий, как себя чувствуешь? Какая радость видеть тебя в полной силе!»

Недавно зачисленные в войско держатся более тихо и неуверенно. У чорруко бытует мнение, что живые люди подобны детям, участвующим в чем-то вроде ребяческой игры. Для них смерть — нормальное состояние, а родиться на свет — малозначительный случай, как если бы тебя пригласили принять участие в представлении театра заурядных комедиантов.

Как бы то ни было, мои военные познания (вернее, простое применение хитрости и природного коварства, присущего нам, белым людям) оказались весьма к месту — теперь индейцы кевене не сумели заполучить рабов, как обычно.

Атур, главный воин-вождь, питал ко мне нескрываемую ненависть. Я лишил его возможности стать героем, одним из тех, кто вечно будет посещать их племя, являясь из страны мертвых.

Однако неожиданный случай избавил меня от этого врага, который все больше свирепел.

Атур вдруг влюбился в одного из своих воинов. Это у них дело довольно обычное, как и у ацтеков, и нисколько не осуждается и не карается. Известно, что, если не считать кровавых жертвоприношений, грех содомский, мужеложство, вызывает у христиан самое большое омерзение, когда они рассуждают об этих народах. В нашем племени было немало таких, которые жили и одевались как женщины. Это «putos», как теперь в виде эвфемизма называют себя такие типы в Севилье, искажая слово putti, которым итальянцы обозначают полуголых ангелочков, порхающих на картинах их живописцев, столь прославляемых ныне при дворах всей Европы.

Брак Атура с юным воином вынуждал его оставить свой военный пост и смириться с участью женщин племени.

Однажды ночью этот мрачный гигант появился одетый в замшевую сорочку, какую носят невесты, и сам касик Дулхан взял его за руку и отвел туда, где находился юный воин. После свадебной трапезы парочка удалилась в отдельно стоящий вигвам. Утром на рассвете я увидел Атура — он уходил с женщинами селения собирать хворост и корни. Рассказывая об этом, я вспоминаю куплет, прочитанный в харчевне поэтом Нале, другом Брадомина:

Коль любви ты подчинился, Деньги — тьфу! Не надо злата! Знал маркиза я когда-то, Что на сапожнике женился.

Я описал в «Кораблекрушениях», как меня посвящали в колдуны, или знахари. Описал уклончиво и неясно, чтобы не раздуть всегда готовый заполыхать инквизиторский костер. Да и в самом деле у меня никогда не было склонности или притязаний на звание колдуна.

Но меня заставил согласиться Дулхан.

— Ты полон связанных сил, — сказал он, делая жесты рыбака, запутавшегося в сетях. — Сил, которые я вижу в твоем взгляде, и отрицать это невозможно. Если не развить эти силы, ты можешь стать безумным или убийцей, злодеем… Человек становится орудием демонов, злых духов.

Поучая меня, Дулхан объяснил, что знахарь, или целитель, не должен делать ничего чрезвычайного ради жизни кого бы то ни было, ибо жизнь — небольшая ценность. Главное, сказал он, надо смотреть, достоин ли больной не умирать, так как пресловутое благо продления жизни может на деле обернуться злом как для самого больного, так и для всего племени, — что мы видим в случае со стариками, с много раз рожавшими женщинами и с негодными мужчинами.

С величайшим терпением он мне показал различные породы камней, способные впитывать болезни и страдания. Существует целая наука, как надо водить ими по телу больного, не только в том месте, где по виду засела хворь. Камни эти вбирают ее в себя. Затем колдун должен знать, можно ли эти камни снова очистить или надо их закопать, не то они принесут горе и беды.

Знахарь в своей сумке носит шесть-семь таких камней. По словам Дулхана, применять надо тот камень, от которого, когда его поднесешь к глазам больного, они сильно заблестят.

Обычный, нормальный способ лечения — действовать руками. Надо закрыть глаза, произносить молитвы богам и двигать руками у тела больного. Опытный колдун сразу почувствует легкое щекотание в ладонях. Это болезнь щекочет. Ощущается вибрация. Очень редко болезнь бывает настолько сильна, что вредит самому знахарю. Но если такое случается, следует немедленно уйти, предоставив больного его участи.

Дулхан счел совершенно естественным, что я буду произносить молитвы на своем языке. Молитвы «Аве Мария» и «Патер ностер». Его уроки впоследствии помогали мне и выручали в тяжких трудах, меня ожидавших. Дулхан убедил меня не отказываться от этого занятия. И, как я писал в «Кораблекрушениях», я даже оказался способен воскресить одного, которого уже сочли мертвым.

Я осмелился сказать касику, что у нас, христиан, такие действия почитаются дьявольскими и тех, кто этим занимается, сжигают на костре. Он снисходительно рассмеялся и объяснил мне, что знахарь, или колдун, собственно, не существует.

— Он — ничто. Он — всего лишь как отражение в воде. Власть его не что иное, как отражение силы больного, стремящегося спастись от смерти. Ты ничего не делаешь. Ваши люди очень глупые. По-моему, они просто всего боятся…

Он посоветовал мне несколько главных целебных трав и средств. В случаях серьезных ран применяют противный, вонючий ил из лагун, и он многих спасает. Когда мой сынок Амадис опрокинул котелок колдуний и обжег себе плечико, его намазали этим илом вопреки моим протестам. Но Амария меня успокоила и оказалась права.