Долгих лет царствования

Как только карета остановилась, я толкнула дверь, споткнулась, ступая на землю. Наоми передала кучеру несколько монет, а я бросилась к подоконнику, отыскав в тайничке запасной ключ. Слуг отпустили на ночь. Следовало посоветовать это королю – ведь мой отец всё же вспомнил о том, какой была жизнь до того, как он женился на благородной даме, и он всегда думал о желаниях слуг. Разумеется, дворяне никогда не признали бы такое отвратительное поведение со стороны своих новых псевдородственников, но это отнюдь не делало его беспокойство искусственным.

Разве что только беспокойство по отношению к его дочери. Ведь моё представление о счастье никогда не подошло бы двору, и у него было слишком много обязанностей для меня.

Он не примет мой уход. Он точно не возненавидит меня за это, но и не поймёт никогда. Потому я не могла сказать ему о своих планах, не могла попросить о помощи. Но однажды я всё же поделюсь с ним своими планами, а после попросту исчезну.

Мне б хотелось, чтобы всё было иначе. Мы с отцом не были близки, но я отнюдь не желала причинять ему боль. Как жаль, что он не мог понять, что его поведение было бы идеальным для любой девушки, кроме меня – в конце концов, попытаться принять это! Ведь он всегда делал именно то, что должно, а не то, что мне хотелось…

Зал, в который мы вошли, был мрачным, только над головой маячила люстра. Я миновала его, направляясь к узкой лестнице в дальнем конце комнаты. Вероятно, каждый посетитель дома считал, что давно уже надо было заколотить дверью проход, ведь лестница столь ветха, что туда и не спуститься, но я просто не хотела видеть никого в своих лабораториях, а отец, опасаясь, что кто-то туда забредёт, не чинил ступени.

Конечно, лаборатория моя не была идеальной. Подвальная комната казалась как минимум крохотной. Изрезанный деревянный стол занимал большую часть пространства, и я сама прибывала крепкие, но кривые полки к стенам. Лишь окна были высокими, прямоугольными и красивыми, с прекрасными стёклами, и смотрели они прямо на травы нашего сада. Их можно было открывать, дабы выпустить дым, но вот свет они совершенно не впускали. Да и пыльно, ведь на полках громадились книги, и каждый клочок свободного пространства был уставлен флаконами и бутылками.

Но это меня так успокаивало… Ведь я даже не могла пояснить, почему всё стоит именно так, но отлично знала, где искать какое снадобье. И когда я входила в эту комнату, все сомнения относительно жизни при дворе таяли. Я знала, что мне надо, знала, кем я должна быть.

Да, стоит сказать, что я мечтала о науке дольше, чем помню себя саму, наверное, до того, как первое слово произносила. Как же радовалась мама, как сходил с ума папа от вопросов – почему небо голубое? Почему огонь горячий? Почему еда меняется во время готовки? Почему люди в разных королевствах общаются на разных языках? Почему, почему, почему всё происходит? И моя мать всегда отмахивалась от меня и отвечала с желанием поскорее сбежать. Ведь еда готовилась от великой мечты стать лучше, чем она есть. А небо такое синее, ведь это лишь глаз титана, а они у него самые прекрасные и самые синие на свете. Он плачет – и потому идёт дождь, а ночью темнеет, ведь он спит…

Отец, впрочем, отвечал на вопросы серьёзнее. Он считал моё любопытство чем-то хорошим, да и хоть на что-то у него были ответы, пусть и не на всё – ведь он, будучи торговцем, бывал в разных странах.

Разумеется, от их рассказов возникало ещё больше вопросов о далёких странах и прекрасных гигантах, о морях и океанах. Но, только-только узнав о науке, я наконец-то осознала, что ответов на все вопросы пока что попросту нет, что есть люди, что трудятся над тем, чтобы их найти – тогда мне было лет восемь. Тогда мой отец познакомился с одним дворянином-учёным, и этот человек дал ему книгу под названием "Научные Методологии для Студентов Первых Курсов". Он сказал, что, вероятно, для ребёнка это бдет слишком сухо, но я радовалась и хваталась за книжку, словно одержимая…

В сопроводительном письме говорилось, что, по словам отца, я весьма умная юная леди, и он надеялся на то, что мои вопросы никогда не иссякнут – лучшее пророчество в моей жизни!

А после смерти матери отец перестал путешествовать, но и о дворе на некоторое время тоже забыл. Он просто хотел подарить мне немного счастья, вот и позволил построить эту маленькую лабораторию. Но вот, я стала старше, и смерть моей мамы казалась будто высцветшим фото – детская травма уже давно должна была превратиться в небыль, - и тогда отец больше озаботился своей наследницей. Он нуждался в нормальной дочери, у которой будет будущее при дворе, а не в заике-учёной, которой мне незамедлительно хотелось стать.

Двери лаборатории я всегда оставляла приоткрытыми – поэтому теперь проскользнула внутрь и принялась зажигать лампы.

Дэгни свернулась на большом столе, превратившись в идеальный мягкий круг. Она была совершенно беспородной и будто впитала в свою серую шерсть всю грязь и пыль, будто повалялась в каждом уголке этой комнаты. Она всегда помогала мне в моих исследованиях, пусть могла только мяукать, и пусть Наоми считала это надоедливым, я принимала как необходимость. Она смотрела на меня, стоило только начать говорить о своих идеях, и всегда ждала, когда можно прыгнуть мне на колени, а её умные глаза отражали глубину её собственных мыслей.

Теперь мне пришлось спихнуть её со стола, и кошка раздражённо замяукала.

– Ну, ты что же, собираешься тут спать? Я ведь говорила, что я тут работаю! – я переложила её на табуретку, и Наоми утешительно почесала её голову. Дэгни прищурилась, запрокинула серую головку, прогнулась в спине и мягко, нежно заурчала.

Наоми была лучшей в мире дресировщицей кошек – или, может быть, это кошки так хорошо укрощали саму Наоми? Своих животных у неё никогда не было, поэтому она возилась с Дэгни каждый раз, когда выпадала такая возможность, и я не бралась утверждать, кто от этого процесса получал побольше удовольствия.

Я протиснулась мимо них, добралась-таки до одного из шкафов у дальней стены.

– Можешь подать мне эту колбу из стола? Вот там, рядом, такая широкая у основания, но сильно сужается к горловине! – Дэгни только раздражённо зашипела, стоило только Наоми отодвинуться.

Я распахнула дверцу шкафа, теперь глядя на ряды баночек и скляночек с разнообразными веществами, что хранились внутри. Йод был поближе к задней стенке. Серебристые емкости казались совершенно ненадёжными, а вещество не внушало доверия, так что лучше спрятать – от греха подальше. Я осторожно потянула склянку на себя и вернулась к столу, потом вынула из кармана шпильку и поднесла её к свету, пытаясь наконец-то рассмотреть.

На одном конце красовалась великолепная бабочка с усыпанными бриллиантами крыльями. Я лишь попыталаьс её открутить – нельзя позволить этому испортить алюминий!

Наоми же тем временем взяла банку с йодом и пыталась рассмотреть вещество внутри.

– И сколько же ты полагаешь использовать?

– Три щепотки, пожалуй, - наверное, так будет безопаснее. Меньшее мне совершенно ничего не покажет, а вот большее с лёгкостью может отреагировать излишне активно, если всё пойдёт не так, как я думаю.

Дэгни была слишком занята, пытаясь добиться ласки от Наоми, поэтому своё мнение высказать не смогла.

Натянув на руки толстые кожаные перчатки, скрывая глаза за своими защитными очками, я открыла банку и воспользовалась щипцами, дабы добыть оттуда три щепотки йода и бросить его в колбу, а после осторожно опустила туда заколку. Ничего не случилось.

– Надо что-то… - протянуцла я. – Что-то, что заставит его реагировать.

Я покосилась на Дэгни, дабы убедиться, что она всё ещё была на безопасном расстоянии от стола, после схватилась за пипетку и бросилась к воде.