Долгий путь, или Хрупкие люди
Шрифт:
впоследствии убедившись в его порядочности – он сумел хранить их и более серьезные тайны долго и бережно. Но тогда она перестраховалась просто как в бондиане, чтоб не быть застуканной и осмеянной… Не предусмотрела лишь одного —
что может «попасться» в другом смысле.
…Как потом ее стало тянуть к забавному юноше – светлому и впечатлительному, чувственному/смешному/капризному, без меры нахальному, как они почти ради шутки заходили все дальше, припаркованные в укромных уголках их пригорода в ее машине. Просто по-приколу. Как она учила его водить, а он – приносил ей печеньки, которые почему-то учила его печь его бабушка, и как даже под каким-то чумовым предлогом познакомилась с его бабушкой, когда пришла к нему в гости. Как они были настоящими друзьями, и первыми любовниками друг у
А Тэйн внимательно слушала, сопереживала почти до слез, и, кажется, делила всю глубину этой привязанности. А еще говорила, что нечто похожее мельком упоминала ее мать в затертых воспоминаниях: сияющую беззаботность, безграничность, невыносимую легкость бытия с ним в юности.
Потом – залет.
Трэйси не могла отловить под толщиной времени своих истинных переживаний в ту минуту. За столько лет она много раз пожалела, что не родила. И жалела каждую такую встречу, давая волю своим подавленным чувствам, проживая их снова и снова, чтоб рано или поздно смириться и простить себя. Когда-нибудь. Так что она действительно не могла поручиться, что доподлинно сумеет передать, что действительно почувствовала тогда, девчонкой, теперь ничего не переврав от поналипшего за годы – всего этого, от чувства вины и привычки вести себя и говорить как надо и правильно, до призмы возраста и оценочного восприятия… Сейчас ей казалось, что она растерялась, но не на долго: в ту пору нередко рожали в таком возрасте, и даже раньше. Ей только исполнилось 19. Ему – не так давно стукнуло 17. Выглядел на 14.
Но зато она точно вспомнила, что он – не то чтоб испугался или обрадовался, он – воспринял это в своем стиле – приключением. Затеей.
К тому-же его мать родила его в 18. Родители, правда, долго и мучительно сходились-расходились все его раннее детство, но он тогда, собравшись сам становиться отцом, даже не подумал придавать этому большое значение. Просто сказал, что у него так – никккогда не будет.
Ни у него, ни у престарелой родственницы-опекуна, разумеется, не было средств на такое «мероприятие», как семья и младенец у школьника-выпускника, но разве кто-то думает о таких мелочах в его-шнем тогда-шнем возрасте? Его отец, живший в другой семье начал обучать его ремеслу строителя или ремонтника, он придумал себе запасную профессию повара, на которого собирался идти учиться. Он с азартом настроился на все это (в тех паре-тройке успевших состояться разговоров). Они как парочка – никогда не играли в серьезные отношения, не привыкли сыпать признаниями друг другу, скрывались от друзей, но успели изрядно привязаться, научиться друг другу доверять, прислушиваться, советоваться, и вдруг оказалось – вполне способны представить некую форму семьи и брака друг с другом. И даже уже были готовы обнародовать этот мезальянс. То есть она – оказалась готова, ему было без разницы: его друзья и до него находились в подобных связях.
Но потом случилось предсказуемое: она сообщила о событиях и решениях своей матери, с которой пока еще жила, пока училась неподалеку. Ее мать считала дочь умницей, и разумеется, о такой вероятности не помышляла – что та, как она сама когда-то, вместо образования – родит, понадеявшись на сомнительного прЫнца…
Она поглядела на претендента… послушала его заверения, что деньги – будут – ведь он решил заниматься музыкой, прошел прослушивание и у них теперь даааже есть продюсер… Они от-вот станую знаменитостями!
И немедленно отвела ее к доктору. Через споры и слезы, через угрозы и ультиматумы. А потом срочно устроила ее учиться – у сестры в другом регионе.
Трэйси не припоминала, чтоб Райс сильно расстроился. Впрочем, не помнила, и чтоб обрадовался. Он не считал её беременность проблемой, или помехой, ведь у одного из его друзей по планируемому проекту, правда, на годик постарше, уже был ребенок – ничего сверхъестественного, а он совсем не любил воспринимать себя младшеньким.
Да и вообще он просто плыл по жизни, лишь успевая
ей удивляться. Хлоп – модная подружка, хлоп – он звезда… Есть ребенок, нет ребенка – как-Бог-даст. Быть может, именно эта его беспечность была одним из ингредиентов его притягательности – тогда все у него и с ним было очень просто. И похоже на какую-то сказку, где все возможно. Даже невозможное.Она не могла припомнить, как он воспринял новость про ее грядущий отъезд. Кажется, они просто восприняли все это как данность, как какую-то расплату за (как они уже тогда понимали) по-неосторожности допущенное и непоправимое. Они посидели, покурии на парапете. Поговорили о том о сем, погрустили молча… Договорились: что бы ни случилось оставаться друзьями и не чужими друг другу людьми.
Они растворились в этом моменте предельной искренности. Возможно, именно тогда они оба были самыми чистыми в своей жизни.
В тот раз он пригласил ее на те съемки. Клипа.
Никто не осознавал тогда, что речь идет – правда про клип. Который попадёт в Телевизззззоррррр! До появления многообразия каналов и интернета, повсеместных камер и хостингов, когда уникальность тв-контента еще зашкаливает! Про коммершал, который станет некоей классикой через годы. Она там появится только мельком, вместе с горсткой подружек остальных парней группы, но тот день останется в ее памяти на всю жизнь. Он застрянет там – неким островком почти сказочной безграничности. Абсолюта света, музыки, игры, творчества, эксперимента, преодоления своих страхов перед камерой… Осмысления пройденного с этим человеком и неясности будущего, которое в том возрасте всегда кажется радужным… Прощанием – беспечным и легким, которое никогда в такой момент не звучит как «навсегда». Тот день напитает ее теплотой, которая согреет воспоминаниями на долгие годы.
Тогда не прощание занимало ее мысли. И даже не камеры. Это был ее последний протест матери, которая категорически запретила ей с ним общаться от-греха-подальше – последней попыткой установить свой контроль. И тогда Трейси мечтала лишь о том, что мать увидит, как та нарушает ее навет таааак напоказ… И будет видеть часто и долго, по тв. В наказание за ее жестокую волю…
Они говорили об этом с Райсом. И много о чем еще. С ним не всегда обязательно было говорить – с ним просто приятно было находиться рядом: пара гримас, и вот ты уже улыбаешься не помня себя…
Тогда было снято пару бэкстейджей, утрачнных потом,
но один ей удалось «выдурить», «выкокетничать» у оператора. Тот и помыслить бы не мог, зачем и почему он ей… И сколько всего в нем для нее… Спрятано. Драгоценного.
Она даже помнила, как парой дней позже они обнялись на прощание на подъезде к вокзалу. И пообещали скоро свидеться. Ничто тогда не воспринималось особо всерьез.
Как он отреагировал на ее отъезд – она не знала. Он не был человеком писем, а телефонов и интернетов для поддержания близкой связи на расстоянии тогда практически не существовало… Жизнь потекла своим чередом, связь оборвалась, они забыли друг о друге…
…бы, если б не ошеломительное нарастание популярности их проекта. И мелькание буквально повсюду.
Ее мать, взбешенная не то показной наглостью дочери,
не до досадностью, что парень и правда стремительно разбогател вопреки всему ее неверию и сарказму, забила тогда последний гвоздь в их отношения, хотябы дружеские: она, ничего с ней не согласовывая, вышла на него через его известное ей место жительства,
и потребовала денег. Компенсации за расходы на медицинскую процедуру, плюс моральной компенсации. Еще и какое-то лечение-восстановление приплела. Разумеется, не без шантажа об обнародовании, как ей потом рассказывал брат – он верил материнским рассказам и разделял идею наказать наглеца,
пока сам не увидел его живьем парой лет спустя на пороге – состоявшейся звездой, со скромной просьбой увидеть ее и со спонтанной спонсорской помощью, и пока брат не узнал ее версию истории от нее лично при передаче. Но то было гораздо позже.
В общем, Райс, личность и жизнь которого тогда и так ломалась как голос у подростка, трансформировалась в нечто совсем иное по масштабам и незнакомое, тогда уязвленно заплатил ее матери, и внял требованию близких больше не искать встреч с девушкой, которой навредил.