Долгий путь на Бимини

– Почему ты не попросила переехать? Папа любил тебя, он бы согласился!

– Клаус сказал бы, что я слишком впечатлительна, что у меня расстроены нервы. Знакомо? – зло усмехнулась она, заметив, как скуксилась Элли. – Но даже если бы он согласился уехать, это не помогло бы. Я поняла, когда увидела Ти-Жака. Не сбежать, не забыть. Я больше не могла видеть Клауса… Я спряталась здесь. Я надеялась, что Ти-Жак придумает, как разговорить Брида, и хотела быть рядом в этот момент… Пойми, я не могла оставаться дома, не могла! Прости…

Протянув руки к Элли, Реме попыталась прижать ее к груди. Элли упиралась. От Реме пахло тиной и увядшими цветами; руки даже сквозь одежду показались ледяными. Элли напряглась всем телом, пытаясь сжаться, исчезнуть, лишь бы не прикасаться к этой чужой женщине, которая зачем-то оказалась невыносимо близко.

– Ну что же ты … – пробормотала Реме, все еще пытаясь обнять дочь.

Элли задергалась в ее руках, пытаясь высвободиться, чувствуя, как ее захлестывает волна гнева.

– Ты бросила нас! – крикнула она и изо всех сил оттолкнула Реме. От неожиданности та пошатнулась. Взмахнув руками, она шагнула назад; нога ухнула в пустоту, и Реме, окончательно потеряв равновесие, рухнула в канал, подняв целый фонтан брызг.

Испуганно вскрикнув, Элли подбежала к воде, готовая уже нырнуть следом, но тут голова Реме показалась над поверхностью. Шумно глотая воздух, женщина с трудом выпростала руки из-под облепившей тело тяжелой шали и уцепилась за бортик. Попыталась подтянуться, но мокрая одежда тянула вниз. Она всхлипнула, царапая камни, и Элли охватил стыд.

– Извини, – буркнула она и присела на корточки, протягивая руку. Реме впилась в нее пальцами с такой силой, будто тонула и уже успела нахлебаться воды и обезуметь от страха. Морщась от боли, Элли принялась тянуть. Беспокойство становилось все сильнее: уж слишком перепуганной выглядела Реме, слишком торопилась, пытаясь выбраться. Из-за этой суеты она все время срывалась, и Элли начинала уставать.

– Да не дергайся так, мам, ты же не тонешь, – сказала Элли. На мгновение перестала тащить и подняла голову, чтобы смахнуть пот со лба. За спиной Реме по воде шла какая-то неприятная, подозрительно упорядоченная рябь; некстати вспомнив о тенях, ходящих в глубине, Элли с новой силой потянула Реме за руку.

Рот Реме разорвал беззвучный вопль. Будто отзываясь на мысли, вода вскипела, и из водоворота возникла зубастая пасть в бледной чешуе, покрытая темными потеками. Элли подалась вперед, уже не думая о том, что сама может свалиться в воду, обхватила Реме обеими руками, изо всех сил откинулась назад и упала на спину, выдирая мать из канала.

Тело Реме обрушилось на нее всей тяжестью, заливая потоками воды. Она хрипела и задыхалась; Элли бормотала что-то успокаивающее, но ее не слышали. Поднапрягшись, Элли перекатила ее на спину. Реме безвольно подалась, будто большая, набитая ватой кукла. Ее лицо стремительно серело. Элли придушенно завизжала и вскочила на ноги.

– Получается, я ее убила, Анхельо, убила своими руками! – Элли снова разрыдалась, уткнувшись в грудь Карререса. Доктор чуть отстранил ее и сосредоточенно нахмурился.

– Она еще жива, – сказал он и тряхнул Элли за плечи. – Слышишь?

– Откуда ты знаешь? – спросила Элли сквозь слезы и спохватившись, пробормотала: – Ах, да. Барон…

Остальное пришлось рассказывать на бегу: Карререс несся огромными шагами, так что Элли едва успевала за ним.

– Я убежала оттуда, просто убежала, – говорила она, задыхаясь от бега и слез и проглатывая слова. – Я перетянула раны, чтобы остановить кровь, пыталась говорить с ней, но она молчала, и лицо… как смятая бумага, как маска… Анхельо, я не могла с ней остаться, мне было страшно, а она, я думала – она уже мертвая, и ей все равно…

– Я понимаю, – бросил на ходу Карререс.

Промозглый воздух пах железом. По воде шла крупная зыбь, поднятая привлеченными кровью глубинными тварями, и мелкая волна билась о камень набережной. Реме лежала неподвижно и, казалось, даже не дышала, но когда Карререс присел рядом, ее веки задрожали, и на лице проступила покорная усталость.

– Реме, – нежно позвал Карререс и сглотнул. – Бедная, бедная…

Глядя на них, Элли вдруг подумала, что Карререс помнит Реме совсем другой. В глубине души холодной колючей рыбиной шевельнулась ревность, и Элли отвернулась, сгорая от стыда. Обхватив себя руками, она слушала, как с резким вжиканьем открывается молния на сумке, как что-то шуршит и позвякивает; тихий голос доктора, слабый стон Реме.

– Помоги, – сказал Карререс, сунул Элли в руки фонарик. Она послушно встала и, стараясь смотреть только на напряженную спину Карререса, направила луч на рану.

– Надо бы в больницу, – сказал он через минуту. Реме снова застонала и с огромным напряжением шевельнула губами. Карререс склонился над ней, вслушиваясь, кивнул. – Сможешь рассказать, как?

Реме снова зашептала – Элли слышала лишь неразличимый шелест, будто шуршали в безветренный зимний день сухие листья, чудом оставшиеся на ветвях. Ее продирал холод; сообразив, что фонарь больше не нужен, Элли подошла к лодке и протянула ладони к горящей лампе, едва не обжигаясь. За спиной умирала ее мать, и она знала, что виновата в этом, но пока чувствовала только опустошение и усталость, и тайно радовалась отсрочке.

– Отойди-ка, – сказал за спиной Карререс.

Элли посторонилась, и доктор осторожно опустил Реме на дно лодки.

– И что теперь? – спросила Элли.

– На Бимини, – ответил Карререс. – Она тоже хочет вернуться, хотя вряд ли успеет. Но мы можем дать надежду.

– Но как?

Карререс уверенно улыбнулся, но видно было, что он слегка ошарашен.

– Здесь, в катакомбах, стоит «Безымянный». То-то Ти-Жак до сих пор крутится в Клоксвилле…

– Корабль?!

– Спасибо тщеславному губернатору, – усмехнулся Карререс.

Керосиновую лампу оставили на носу: в сумке Карререса нашелся еще один фонарик. К лодке привязали длинную крепкую веревку. Закинув бечеву на плечо, доктор размашисто зашагал вперед; лодка легко и плавно заскользила следом, и на лице Реме проступило умиротворение. Элли, идущая вровень с лодкой, то и дело беспокойно взглядывала на мать, не понимая, спит она или давно потеряла сознание. Карререс уверенно сворачивал на развилках и лишь иногда притормаживал, видимо, припоминая приметы, подсказанные Реме. Шли долго. Один раз пришлось задержаться, чтобы перезарядить фонари – в сыром воздухе батарейки садились прямо на глазах, и тусклые лучи не могли рассеять тьму. Трещины в потолке, пропускавшие свет, давно исчезли; по расчетам Элли, они выбрались из-под холма и находились где-то глубоко под Клоксвиллем.

Элли уже потеряла всякую ориентацию, когда Карререс вдруг остановился.

– И куда дальше? – спросил он в пространство.

Элли осмотрелась. Они стояли на перекрестке двух больших тоннелей. Кто-то перекинул над водой толстые проржавевшие трубы, устроив ненадежные мосты. На месте слияния образовался круглый пруд, больше похожий на колодец, – так высок был потолок. В свете лампы отблескивали медные деления на уходившей под воду черной рее, прибитой к стене. Над поверхностью торчала лишь верхушка в несколько дюймов длиной. «Вода начинает падать, надо торопиться», – мелькнула невесть откуда взявшаяся мысль.