Долгий путь скомороха

– Вот ты и проследи за этим, Ратмир, на пользу русскому народу. А мне пора. Свидимся на досуге, – боярин Саврасов вальяжно зашагал к своей повозке. Его ратник уже привязал поводья лошадки Ратмира к большому железному кольцу, вбитому в деревянную стену, и дожидался возвращения хозяина, приоткрыв дверцу повозки.

– Благодарствуй, Лука Дементьевич! – ответил ему Ратмир и направился к своей лошади. Проследив за тем, как повозка боярина Саврасова скрылась за поворотом, он легко запрыгнул в седло и дёрнул за поводья. Лошадь слегка всхрапнула и пошла вперёд.

Ратмир неторопливо ехал по широким улицам слободы и разглядывал всё на пути. Последний раз он был здесь несколько лет назад и поэтому примечал все новшества, стараясь запомнить их. Завидев незнакомую большую, богатую харчевню, он направился к ней. Дверь в харчевню была распахнута, и оттуда доносились голоса, шум, звон чаш и звуки гуслей. На всю округу одуряющее пахло жареными гусями и курами, запах браги и пива чувствовался уже при входе в корчму. Рядом с харчевней стояли на привязи лошади. Среди них выделялись несколько откормленных, чёрных скакунов, к сёдлам которых были приторочены новенькие мётлы.

– Заходи, добрый человек! В первый раз ты, видать, в слободе-то. Что-то я раньше тебя не видел, – радушно встретил его высокий, плотный хозяин харчевни в сером с вышивкой фартуке на объёмистом животе.

– Благодарствуй! – улыбнулся Ратмир. – Только я в слободе бывал и раньше, а вот твою харчевню вижу в первый раз.

– Это же когда ты здесь бывал, паря?! – удивился корчмарь. – Моя харчевня здесь уже, почитай, третий год стоит.

– Вот где-то три года меня здесь и не было, – Ратмир облокотился об прилавок, спиной чувствуя, как в зале наступает тишина и сидящие вокруг люди внимательно прислушиваются к их разговору.

– А покажи-ка ты, мил человек, доездную память свою, – неожиданно из-за ближнего стола поднялся рослый опричник в чёрной, груботканой рясе поверх богатого кафтана и в металлическом конусообразном шлеме с выбитой арабской вязью по краю шлема. Он поправил висевшую на боку саблю и направился прямо к скомороху.

Ратмир обернулся и внимательно посмотрел на подходившего опричника. Затем он кинул взгляд на людей в зале и неторопливо достал из-за обшлага рукава кафтана лист бумаги. Протянул её опричнику:

– По государевым печатным делам я приехал на днях из Италии. Поэтому и не было меня здесь три года, что в Италии изучал печатные науки.

Опричник окинул его придирчивым взглядом и, уткнувшись лицом в бумагу, стал изучать текст, написанный на ней, и сверять печати. Потом пожал плечами и, вздохнув, протянул бумагу обратно Ратмиру:

– Держи свою память, брат. Всё у него в порядке! – крикнул он глазевшим на них посетителям и сразу же в харчевне вновь возобновились шум и гам. Находившиеся в помещении посетители моментально потеряли интерес к Ратмиру. Он же, заказав себе ковш с медовухой и жареную на вертеле курицу, прошёл к столу у окошка, выходившего прямо на улицу. Сидя на широкой, отполированной многими посетителями лавке, Ратмир в ожидании еды и напитка незаметно рассматривал сидящих поблизости людей и посматривал в небольшое зарешечённое окошечко.

Массивные медные подсвечники с толстыми свечами, развешанные по стенам, освещали полумрак, царивший в зале. За тяжёлыми, добела выскобленными ножами столами сидели многочисленные посетители. Они стучали глиняными кружками по столам и требовали у носившихся между ними мальчишек-подростков в белых фартуках долить вина или водки и принести побольше еды.

В углу справа от стойки сидел седовласый слепой старик в когда-то белой вышитой рубахе и видавшем виды сером суконном кафтане. Он привычно перебирал струны на потемневших от времени гуслях. Звук струн был на удивление чист и звонок, и исполняемая слепым гусляром мелодия бередила душу выпивающих.

– Давай, Серафимушка, сыграй ещё! Вон как за душу цепляет проклятая! – прокричал из-за стоявшего неподалёку стола какой-то приказной чин в роскошном кафтане с высоким, переливающимся в свете свечей самоцветами, воротом. И старик согласно кивнул, и вновь коснулся старческими, узловатыми пальцами натянутых струн. И опять под низкими сводами шумной харчевни раздались почти небесные звуки гуслей.

– Вот, красавчик, твои курица и медовуха. Позови меня, коли ещё что потребуется. Я для таких, как ты много чего вкусненького могу поднести, – неожиданно над ухом Ратмира раздался грубоватый женский голос. Погрузившийся до этого в звуки гуслей, Ратмир недовольно повернул лицо и увидел около своего стола разбитную молодуху с насурьмленными бровями и натёртыми свеклой скулами. Глаза женщины похотливо сверкали, и от неё несло вчерашним перегаром.

Ратмир поморщился:

– Ставь на стол и иди.

– А что так неласково? – назойливо продолжила молодуха.

– Как могу, – сухо произнёс Ратмир и, достав из кармана кафтана медную монетку, положил её на стол. – На, милая, за заботу и больше не подходи ко мне пока сам не позову.

Молодуха жадно глянула на монетку и, медленно протянув к ней руку с обгрызенными ногтями, с сомнением произнесла:

– А не шутки ли ты со мной шутишь, красавчик? Это много за курицу и ковш медовухи.

– Я знаю. Просто бери и иди себе с богом, – Ратмир пригубил глиняный ковш с медовухой и, отвернувшись от назойливой молодухи, уставился в окно.

В этот момент неожиданно за окошечком послышался топот множества копыт, грубые мужские голоса, крики и смех. Посетители корчмы притихли и выжидательно смотрели на входную дверь. В корчму ввалилась ватага опричников в чёрных рясах поверх золочёных кафтанов. Те опричники, что уже находились в корчме, радостно повскакали со своих мест и кинулись обниматься со своими товарищами.

– Эй, Митроха, принимай гостей! – на весь зал прозвучал густой бас их предводителя. Невысокого роста, с огненно-рыжей бородой, он пронзительным взглядом из-под густых бровей окинул сидящих в зале и вновь обернулся к хозяину харчевни Митрохе. Тот моментально изобразил на лице радость и громко закричал в сторону подвала, из которого шустрые подростки бегом поднимали тяжелые подносы с едой и выпивкой:

– Лизка! Лизаветта! Беги быстрее сюда! Встречай дорогого гостя! Сам Григорий Лукьянович к нам пожаловали!

У Ратмира перехватило дыхание. Он сразу узнал в коротышке того садиста, что с нескрываемым удовлетворением принимал участие в недавних казнях на Троицкой площади и сам лично отрезал ухо у дьяка посольского приказа Висковатого. Ратмир опустил глаза, пряча ненавидящий взгляд, и мысленно повторил про себя, запоминая: «Григорий Лукьянович».

– Да где же ты, проклятая дура?! – засуетился Митроха и, не выдержав, сам кинулся обслуживать дорогого гостя. Схватив по ковшу с водкой и пивом в руки, он угодливо закивал в сторону свободного широкого стола в нише каменной стены. Прямо над нишей был укреплён один из многочисленных подсвечников с горящей толстой восковой свечой: – А вот сюда, вот сюда присаживайся, Григорий Лукьянович! Вот местечко для тебя и твоих ребят. И свет вам тут, и шума с улицы не будет слышно.