Долго и счастливо

– Из ничего, – пробормотала Маша.

– Что?

– Женщина из ничего может сделать три вещи – шляпку, платье и скандал.

Павел Сергеевич промолчал и остался сидеть дальше. Маша маялась у стены и больше всего на свете хотела, чтобы он убрался страдать, куда в другое место. В конце концов, она не виновата, что него такая жена… впечатлительная.

– Вот куда она могла пойти? А? – Павел достал из кармана сигареты.

Маша таращилась на него изо всех сил. Он еще и курить у нее будет? Он что думает, он у себя в конторе? А она его преданная секретарша?

– Может, вам лучше спросить у портье? – предложила она и даже рукой показала в сторону двери.

Но Павел намека не понял. Затянулся глубоко, помахал рукой, разгоняя дым, и огляделся в поисках пепельницы. Та стояла на окне. Он встал, прошел к окну, постоял, глядя в густую темноту.

– Я уже спрашивал. Они не видели. Или не поняли, что я спрашиваю. Головами кивают, улыбаются, хрен поймешь.

Маша вздохнула. Ей очень хотелось скинуть махровый халат, который словно наждачной бумагой царапал обожженную кожу при малейшем движении.

– А вы ей звонили? – спросила Маша и махнула рукой. Понятное дело, если б он ей дозвонился, не бегал бы сейчас в переживаниях. – А не могла она домой уехать? Улететь, в смысле.

Павел мотнул головой.

– Она не взяла ничего. И паспорт на месте. Из-за вас все!

– Ага, – кивнула Маша, – это я, значит, виновата? Из-за чего сыр-бор?

– Она решила, что вы… что я… А, да ну вас! – он затушил сигарету, и Маша уже было обрадовалась, что все, сейчас встанет и уйдет, но Павел тут же достал другую и снова задымил.

– Что я? И что вы? – нахмурилась Маша. Эта избалованная девочка решила, что они с шефом любовники? И тут она начала смеяться.

Павел хмуро посмотрел на нее и заиграл желваками, перевел взгляд на руки: сильные крепкие ладони, стальные пальцы, сжать бы тонкую шейку…

– Вы что? – Маша перестала смеяться и потрогала рукой щеки – вроде не лопнули. – Перестаньте, Павел Сергеевич, это ж не мелодрама, в конце концов. Ваша жена не походит на дуру, отнюдь. Она просто ей притворяется. А вы ей успешно подыгрываете. Вернется ваша Яна, никуда не денется.

И от того, что эта пигалица, тупая дура, как он ее всегда называл, так просто и ясно сказала то, что он и сам знал, Павел вскипел.

– Идиотка! – закричал он. – Сама ты дура тупая!

Маша и так была пунцовая, а тут кровь бросилась в голову, вот теперь-то щеки точно чуть не лопнули.

– Сам придурок! Болван напыщенный! – закричала она в ответ. – Хамло!

– Я хамло? – вскипел Павел и подскочил к ней.

Маша отшатнулась в сторону.

– Вы – хамло, – повторила она. – Вы за все время, что я у вас работала, ни разу не поздоровались. Ни разу «до свидания» не сказали. Про «спасибо» я, вообще, молчу.

– Да за что тебе «спасибо» говорить? Ты ни одного дела толком выполнить не могла. Или забудешь или перепутаешь. Тупица!

– А что это вы мне тыкаете? Я вам что, девочка на побегушках?

– Как хочу, так и говорю. Я тебя все равно уволю!

– Нет, уж. Я сама уволюсь, я уже уволилась. Может, найдете себе идиотку, которая будет терпеть, ваши выходки. Самодур! Ай! – Павел схватил ее за плечо. От боли у нее заискрило в глазах, и она треснула ему со всей силы кулаком по носу. – Мама дорогая, – прошептала она, глядя, как на белую футболку закапало красным. Тут Маше стало совсем плохо, и она привалилась к стене.

– Ну что вы стоите? – гнусаво прошипел Павел, зажимая нос рукой. – Полотенце дайте.

Маша стояла, выкатив глаза, но с места не двинулась. Павел выругался негромко и, запрокидывая голову, прошел в ванну. Там он долго плескался водой. Потом вышел, швырнул на пол окровавленное полотенце, рванул на себя входную дверь и громко хлопнул напоследок.

Маша вздрогнула, шмыгнула носом и заревела. Слезы, горячие, почти огненные, прожигали борозды на опаленных щеках, скатывались в рот, где расплывались со странным полынным вкусом. Господи, она за одиннадцать месяцев от него чего только не натерпелась, и то ни разу не заплакала. Злилась, пыхтела, но плакать? Не дождетесь. И вот теперь рыдала навзрыд. Нет, отдых, определенно удался.

***

Вот чего Павел точно не ожидал в этой жизни, так это удара по носу от своей секретарши. Что она там плела про увольнение? Черт! Ни одна женщина никогда не била его по носу. Пощечины были. Это да. Первая жена практиковала. Кто-то когда-то сказал ей, что пощечина – это очень женственно. Вот она и старалась. Правда, у нее это получилось всего один раз, во второй он ей ответил. Империя наносит ответный удар, да. Он и толкнул-то слегонца, но жену все равно отнесло к стенке. А Павел тогда сказал, помнится: «Оль, до греха не доводи. Я ж арматуру рукой гну» И жена все прекрасно поняла. Хотя и прожили они после этого не долго. Он пошмыгал носом. Там все еще хлюпало. Павел оглядел залитую кровью грудь, содрал футболку и полез в мини бар. Черт! Виски осталось на пару глотков. Водки не хотелось. От нее завтра будет мутить желудок, и вонять изо рта. Хотел же сегодня купить целую бутылку любимого «Джонни Уокера», но из-за Янкиных выкидонов, конечно, не купил. Он задумчиво перебирал оставшиеся в баре напитки. Что за гадость они здесь понапихали! Голова раскалывалась. А Янки все нет. Он автоматически нажал кнопку вызова на телефоне. Послушал гудки и мрачно решил – вернется, оторвет ей ноги по самое не могу.

Маша мучилась и страдала, лежать не было никакой возможности. Стоять что ли всю ночь, как боевая лошадь? Она пробовала приложить лед, но от него стало еще хуже. Господи, зачем, зачем, она поехала одна? Теперь никто не принесет ей сметаны, и не намажет спину, и не будет терпеливо обмахивать опахалом из павлиньих перьев. А вдруг она умрет, и будет сиротливо лежать в номере, пока горничная не обнаружит ее распухший от жары, труп? Бр-р-р!

Ну, уж нет. Ничто и никогда не могло надолго выбить Машу из колеи, даром она три года в школе оборону держала? Да один Сережка Максимов сколько крови у нее выпил пока… пока она не нашла к нему подход. Да и остальные тоже не сахар были, вовсе не мальчики-конфетки. А девочки? О! Тоже были не девочки-ромашки, отнюдь. Так что Павел Сергеевич по сравнению с ними просто мелочь. Так, грубый невоспитанный хам с замашками большого босса. А на самом-то деле, тьфу! Ничто и никто не испортит ей отдых. Ни хамоватый шеф, ни солнечный ожег. Покряхтывая и постанывая, Маша встала с кровати, влезла в просторную футболку, длинную широкую юбку, сунула ноги в пляжные тапочки и решительно вышла из номера. Идти приходилось очень осторожно, стараясь поменьше задевать одеждой горящую, сухую, готовую лопнуть воспаленную кожу.

В баре, как всегда, было многолюдно. Отцы семейств, уложив чад, а кто и жен, предавались заслуженному отдыху. Из бильярдной слышался сухой треск сталкивающихся шаров. Маша подошла к стойке и кивнула головой бармену. Тот привычно выдал услужливую улыбку. Если Машина просьба и удивила его, то вида он не подал.

Павел сидел за столиком в компании широкогорлого стакана с виски и мрачно испепелял взглядом мобильный телефон. Изредка он посматривал на часы и медленно свирепел. Время показывало полночь. Он убьет ее, а потом выпорет. Нет, сначала выпорет, а потом убьет. И больше никаких игр! Яна виртуозно расправлялась с ним, прекрасно зная, что его кнопка находится там же, где и у большинства мужчин. Каждый раз он говорил себе, что все, больше не потерпит ее выходок, и каждый раз покорно прыгал через обруч, снова и снова. Но на этот раз она перегнула палку.

Краем глаза он заметил истеричку, разбившую ему нос. В этот раз он ее сразу узнал, несмотря на нелепый наряд. Вон чего-то с барменом толкует. Выпить, что ли захотела или свидание назначает? Его бесили бабы, приезжающие к морю за своей порцией любовных утех. В отеле было полно холеных сорокалетних немок, которые только так и проводили свой «сексхолидей». Эта хоть и молодая, но дура дурой, с нее станется и с барменом роман закрутить, ишь, как он ей усиленно авансы строит: и ручки к сердцу приложил, и глаза закатил от умиления. А эта дурища, ничего, стоит рядом, уши развесила, лыбится во весь фейс. Рожа красная, тьфу!