Долгое падение

— Для таких, как мы, рок-н-ролл — это своеобразный университет, — сказал Эд после того, как мы сделали заказ. — Мы же из рабочего класса. Нам ничего не светит, пока не сделаем собственную группу. Но через несколько лет группа начинает доставать, разъезды начинают доставать, да и отсутствие денег тоже начинает доставать. Тогда ты находишь работу. Пойми, такова жизнь.

— То есть когда все начинает доставать… Это как конец обучения в университете.

— Вот именно.

— А когда Дилана все это достанет? А Спрингстина?

— Наверное, тогда, когда они начнут останавливаться в мотелях, где горячую воду дают только в шесть вечера.

Мы действительно останавливались в таком мотеле во время последнего турне по Южной Каролине. Но я помню концерт, на котором мы зажгли; а Эд помнит душ без горячей воды.

— Как бы то ни было, я знаю Спрингстина. По крайней мере, был на его концерте. И простите, сенатор Джей-Джей, но вы — не Брюс Спрингстин.

— Спасибо, дружище.

— Блин, Джей-Джей. А что я должен был сказать? Ладно, ты — Брюс Спрингстин. Ты — один из самых успешных исполнителей за всю историю шоу-бизнеса. В одну и ту же неделю твоя фотография попала на обложки «Тайм» и «Ньюсуик». Ты, блин, каждый вечер устраиваешь концерты, собирая стадионы. Вот. Теперь тебе лучше. Господи, ну пора бы уже повзрослеть.

— А ты, наверное, так повзрослел с тех пор, как старик из жалости взял тебя на работу, чтобы ты продавал людям незаконно выходящее в эфир кабельное.

Когда Эд собирается драться, у него краснеют уши. Пожалуй, эта информация совершенно бесполезна для всех, кроме меня, — понятное дело, он не особенно сильно привязывается к людям, с которыми он подрался, так что они не успевают заметить эту закономерность, да у них самих, как правило, нет особого желания с ним общаться. Возможно, я единственный человек, точно знающий, когда нужно увернуться.

— У тебя уши краснеют, — сказал я.

— Да пошел ты.

— Ты прилетел сюда только ради того, чтобы меня послать?

— Да пошел ты.

— Перестаньте! Оба, — вмешалась Лиззи.

Я не уверен, но, по-моему, когда мы последний раз встречались все втроем, она сказала то же самое.

Парень, который делал нам кофе, настороженно смотрел на нас. Я знал его — хороший парень, студент; мы с ним даже пару раз поговорили о музыке. Ему очень нравились «Уайт Страйпс», и я пытался приучить его к Мадди Уотресу и группе «Вулф». Ему было немного страшно.

— Послушай, — сказал я Эду, — я часто здесь бываю. Если тебе хочется надрать мне задницу, то давай выйдем на улицу.

— Спасибо, — сказал парень за стойкой. — В смысле, вы могли бы и здесь, если бы больше никого не было. Вы ведь наш постоянный посетитель, а мы стараемся приглядывать за постоянными посетителями. Но сейчас… — махнул он в сторону зала.

— Нет-нет, я все понимаю, — ответил я. — Спасибо.

— Ваш кофе оставить на стойке?

— Да, конечно. Мы ненадолго. Ему обычно достаточно разок врезать, чтобы успокоиться.

— Да пошел ты.

Мы вышли на улицу. Было холодно и темно, но уши Эда горели, как два маленьких факела во тьме.

Мартин

Я не видел Пенни и не разговаривал с ней с того дня, как в газете появилась статья про нашего ангела. Я думал о ней с нежностью, но не особенно скучал — ни в социальном, ни в сексуальном смысле. Мое либидо было в отпуске (нужно, кстати, быть готовым к тому, что оно подаст заявление о досрочном уходе на пенсию и больше никогда не приступит к исполнению своих обязанностей); моя социальная жизнь замкнулась на Джей-Джее, Морин и Джесс, что, возможно, говорило о ее столь же плачевном состоянии — не в последнюю очередь потому, что этих людей мне тогда было достаточно. И все равно, заметив, что Пенни флиртует с одним из медбратьев, я невольно разозлился.

Это никакой не парадокс, просто следует понимать извращенность человеческой натуры. (По-моему, я так уже говорил, и, наверное, эта фраза выглядит не так убедительно и не свидетельствует о тонком понимании человеческой психологии. В следующий раз надо будет просто признать извращенность и непоследовательность человеческой натуры и оставить ее в покое.) Ревность и так может овладеть человеком в любой момент, а этот медбрат был к тому же молодым, высоким, загорелым блондином. Такой тип может вызвать у меня приступ невольной злости, даже если бы стоял там в одиночестве или если бы я просто столкнулся с ним в городе.

Сейчас мне кажется — я почти уверен, — что искал повод выйти из-за семейного столика. Как и предполагал, ничего особенно нового о себе за проведенное с ними время я не узнал. Ни пренебрежительное отношение Синди, ни карандашные наброски моих дочерей не оказали того благотворного влияния, на которое так надеялась Джесс.

— Спасибо, — сказал я Пенни.

— А, не за что. Мне было нечего делать, а Джесс думает, что мое появление может помочь.

— Нет, — тут же ответил я, недовольный неожиданным моральным преимуществом, которое она получила. — Не за это спасибо. Спасибо, что ты флиртуешь с каким-то мужиком прямо у меня на глазах. Иными словами, просто спасибо.

— Это Стивен, — объяснила Пенни. — Он приглядывает за Мэтти, и ему не с кем поговорить, так что я решила подойти поздороваться.

— Привет, — сказал Стивен.

Я бросил на него пристальный взгляд.

— Ты, наверное, думаешь, что ты неимоверно крут? — спросил я.

— Что, простите? — не понял он.

— Мартин! — попыталась осадить меня Пенни.

— Что слышал, — ответил я. — Самовлюбленный козел.

У меня было такое ощущение, что там, в углу, где девочки рисуют, сидит другой Мартин — добрый и чуткий Мартин — и с ужасом глядит на то, что я вытворяю. На мгновение у меня проскочила мысль, а нельзя ли как-то присоединиться к нему.

— Уходи, пока ты не выставил себя полным идиотом, — посоветовала мне Пенни.

Эта фраза много говорит о том, насколько великодушна Пенни. Она понимала, что на меня накатывает волна идиотизма, но все равно дала мне шанс уйти с ее дороги. Некоторые пристрастные наблюдатели могут посчитать, будто эта волна уже меня захлестнула и прибила к земле. Впрочем, это было не важно — я все равно не двигался с места.

— Ведь быть медбратом легко, разве нет?

— Не особенно, — ответил Стивен. — То есть в этом есть масса плюсов, но… Сверхурочные, маленькая зарплата, ночные смены. Да и пациенты попадаются разные, — пожал он плечами.

Он допустил элементарную ошибку — стал отвечать на мой вопрос, словно я задавал его просто так, безо всякой задней мысли.

— Пациенты попадаются разные, — передразнил я его. — Платят мало. Смены ночные. Ах ты, бедняжка.

— Шон, — сказал Стивен своему напарнику. — Я подожду наверху. А то этот прямо рвет и мечет.

— Нет, погоди и послушай, что я тебе скажу. Я сделал тебе милость, выслушав твою речь о том, какой ты весь из себя национальный герой. А теперь ты меня послушай.