Долина белых ягнят

— Да. В Прохладной. Животновод он. Не военный. Его даже в Нацдивизию не взяли. Не доверили…

— Не доверили? — Комендант обернулся и уставился на Апчару удивленными глазами.

— То есть взяли сначала, потом исключили…

Комендант решил, как видно, воспользоваться случаем и поговорить с девушкой местной национальности, войти к ней в доверие. Потом она расскажет своим о высших целях германского рейха. Это очень важно накануне большого события — праздника освобождения, намеченного по распоряжению генерала Руффа.

— Наша цель — освободить маленькие народы, — начал Линден свое внушение этой девушке с испуганными глазами и простодушным лицом. — Германия — друг малых народов, освободитель. Она хочет освободить малые народы из-под большевистского гнета и покончить с жидовско-комиссарским произволом… — Комендант не скупился на слова, чтоб охмурить девушку. Он достал из папки обращение германского командования к горским народам. Население оповещалось в нем о формировании представительской власти из людей местного населения, названной «гражданской администрацией». Провозглашалась свобода вероисповедания, обещалось равенство, восстанавливалась частная собственность на землю, упразднялись колхозы и вместо них рекомендовались десятидворки. Лучшие земли обещались тем, кто хорошо проявит себя в «установлении нового порядка». В листовке уже похоронена Советская власть. Когда Линден дошел до «близости окончательной победы над большевизмом», голос его несколько изменился, стал глуше, утратил первоначальную уверенность. Это и понятно. Все знали, что на немцев обрушился сокрушительный удар у Эльхотовских ворот. Но комендант снова повысил голос, когда дошел до «великого праздника освобождения» малых народов.

Наконец Линден снял монокль.

— Ви поняли листовка?

— Да, да. Все поняла.

— Ви это поддерживаит?

— Разумеется.

— Корош девушк. — Линден сел на свое место и испытующе поглядел на Апчару, потом снова уставился в бумагу.

— Поставьте, пожалуйста, резолюцию. — У Апчары щеки выбросили два ярких красных флажка, глаза налились слезами, дрогнули углы губ.

— Айн резолютион? — Линден понимал, что от него требуют. — Пожалуйста…

Комендант на чистом поле в конце текста, пониже кривых букв, из которых состояла подпись Мисоста, написал одно лишь слово «прюфен» и расписался.

Апчара чуть не выхватила письмо из рук коменданта, боясь, как бы он не раздумал. Она встала, чтобы уйти.

— Фюрер есть друг Кабардинии, Балкарии, Чечении. Большой друг есть. Понимайт?

— Понимаю. — Апчара дрожала всем телом.

Через минуту она уже бежала мимо часового, и ее никто не остановил.

…Апчара старалась представить себе лагерь, где томится Чока, но в ее воображении вставали только пионерские лагеря с палатками.

Бекан всю дорогу расхваливал хозяйку мазанки и уверял Апчару, что она примет их как близких родственников. Бекан прихватил для нее вяленое мясо — баранью ногу. Такое подношение, конечно, раздобрит ее, и хозяйка разрешит им остановиться и переночевать у нее.

Это радовало и Апчару. За долгую дорогу она так продрогла, что не раз слезала с двуколки и бежала следом, чтобы хоть немного согреться. Она бежала и повторяла вслух немецкие слова, которые знала. Только теперь она пожалела, что плохо учила немецкий язык в школе. Если б знать, как будет необходим этот язык, учила бы его не только ради экзаменов.

Вопреки ожиданиям Бекана, хозяйка мазанки приняла гостей очень холодно. Правда, белокурый мальчонка сразу узнал старика, побежал ему навстречу, блестя глазенками, надеясь на что-нибудь вкусненькое. Его матери не хватало решительности сказать гостям: «Уходите от моего дома», но и приглашать в мазанку она не приглашала. Бекан сразу вытащил все гостинцы.

Женщину смягчило не столько мясо, сколько вид девушки, посиневшей от холода.

— Заходите, коли так, — наконец промолвила она. В темной мазанке за ужином женщина рассказала Бекану и Апчаре о своем постояльце — лагерном труповозе, который вернется с дежурства после двенадцати ночи. На кровати — новая постель, там и спит постоялец. Женщина с мальчиком спят на большом кованом сундуке.

После ужина стали ждать возвращения постояльца: хозяйка со страхом, а Бекан и Апчара с надеждой и тревогой. Апчара все-таки верила, что ее бумага с резолюцией коменданта стоит много.

Когда время подошло к двенадцати, хозяйка вышла на улицу. Видимо, она хотела предупредить постояльца, подготовить его к неожиданной встрече.

За дверью раздался шум. Первой в избушку вошла хозяйка, а за ней ввалился мужчина лет тридцати, одетый в немецкую форму, с белой повязкой на рукаве — знак лагерной охраны. На боку увесистый парабеллум оттягивал не очень туго затянутый пояс. Все обмундирование на «добровольце» было немецкое, за исключением сапог. Это понятно: на территории лагеря непролазная грязь, по ней не походишь в немецких ботинках.

— Вот он — постоялец мой. Поговорите. Он тут все знает, — сказала хозяйка Апчаре, а потом обратилась к постояльцу: — Федя, его сын томится у вас… Старик горемычный так убивается, глядеть больно…

Ожесточившийся труповоз не поздоровался, не подал никому руки, хотя Апчара шагнула ему навстречу и несмело протянула свою маленькую руку. Он сел на табурет и ястребиными глазами впился в старика. Потом перевел взгляд на девушку.

— Командир, комиссар, рядовой?

— Никто он. Чока Мутаев — его имя и фамилия. Не командир и не комиссар, даже не рядовой. Гражданский. Никогда не служил в армии. Скотовод. В горах, на альпийских пастбищах его схватили.

— А тебе он кто?

— Брат, — неуверенно ответила Апчара. Если бы в комнате было светло, охранник увидел бы, как зарделись щеки Апчары. Но в ее голосе он уже уловил фальшь.

— Твой отец? — Труповоз головой мотнул в сторону старика.

— Отец…

Доброволец больше не стал ни о чем спрашивать. Он снял куртку и бросил ее на постель. Чуть не погасла коптилка. Пламя затрепетало, потом выпрямилось. Трудней оказалось снять сапоги. Левым носком парень зацепил задник правого сапога и, низко нагнувшись, пальцами рук нажимал на сапог, облепленный грязью, кряхтел, надувался.

По кабардинскому обычаю, Апчара соскочила с места:

— Разрешите, я потяну…

Доброволец удивился, взглянул в лицо девушки.

— Спасибо. Я сам.

Но Апчара уже схватила огромный сапог. Только сейчас она поняла, как он грязен. Потянула к себе. Охранник упирался в пол другой ногой, чтобы не съехать с табурета, но все же плюхнулся на пол и рассмеялся. Засмеялась и Апчара. С одним сапогом кое-как справились. Охранник размотал портянку. Она была совсем мокрая.

Апчара потянула за второй сапог и не рассчитала усилий.

— Стой! Так ты и ногу мне оторвешь.

Апчара залилась смехом:

— Я нечаянно.

Это развеселило всех.

Хозяйка воспользовалась неожиданной переменой настроения.

— Федь, помоги. Видишь, сердешные какие!

Охранник сопел. Апчара ждала с замиранием сердца, что скажет Федя, вытирала руки. Она готова была притащить все, что они привезли, накормить, напоить охранника, но тот молчал. Потом, отсопевшись, начал бурчать:

— Легко сказать: помоги. Пойди там разбери, кто Мутаев, кто Питаев. Тысячи их. Ни имен, ни фамилий никто не знает. Помер — и все. Может быть, его давно нет в живых…