Долина белых ягнят
Шрифт:
Бахов что-то пометил в своей книжечке и вернул письмо. Он посмеялся и объяснил, что девушки неправильно поняли директиву. Рассказал, что значат приемы ближнего боя, в частности рукопашный бой. Показал, как это надо делать, помог выбрать место для штурмовой полосы, подробно разъяснил, из чего должна состоять эта полоса, какие снаряды где нужно ставить, пообещал прислать на ферму инструктора-военрука и посоветовал пока прекратить отработку удара правой и левой. Тем бы дело и кончилось.
Но Бахов не удержался от соблазна рассказать о курьезе на заседании Комитета обороны. Успех был потрясающий. Удрученные плохими вестями с фронта, комитетчики смеялись до слез, как не смеялись ни разу с начала войны. Этот смех и обернулся
Сегодня, несмотря на плохую сводку Совинформбюро, услышанную по радио, Чока в радужном настроении. Каждая встреча с Апчарой для Чоки — это событие, и он не злоупотребляет своим счастьем. Мог бы ездить на ферму каждый день, но ежедневный праздник постепенно превращается в будни. Одно дело ехать к любимой девушке просто так, а другое дело — везти счастливую, радостную весть.
— Твой сон в руку, — скажет сейчас Чока Апчаре. — Ты увидишь брата.
Апчаре приснилось недавно, будто их ферма превращена в госпиталь и привезли раненого Альбияна. Он весь в кровавых бинтах и просит парного молока. А молоко, как назло, уже отправили на завод. Апчара бегает с пустой кружкой от доярки к доярке и нигде не может найти ни капли. Тут, откуда ни возьмись, появился Кулов и строгим голосом приказал:
— Иди домой. Лучшую корову с фермы забрали, а молока не найдешь?
Апчара проснулась в слезах.
— Твой сон в руку, — скажет теперь Чока. — Ты увидишь брата.
Чока не сомневался, что Апчара обрадуется известию. Она и раньше много раз просилась на фронт. Отговаривали: на кого оставишь бедную мать? Но Чока только ссылался на Хабибу. Он и сам не хотел разлучаться с девушкой. Отвезти посылки и вернуться обратно — это не страшно. Апчара будет в восторге. Это ей подарок от Чоки. Когда Мутаева попросили назвать лучшую комсомолку, чтобы в составе республиканской делегации сопровождать подарки для Нацдивизии, он не задумываясь назвал Апчару Казанокову. Никто не возражал. Все о ней слышали и раньше. Теперь только бы согласилась Хабиба.
Чока нетерпеливо ерзал на сиденье и все время просил шофера ехать побыстрее.
СБОРЫ И РАЗГОВОРЫ
Наступил день отъезда. С утра двор Хабибы стал похож на утренний базар. У каждой семьи был кто-нибудь в Нацдивизии, на фронте: сын, жених или брат. Каждый нес теперь посылочку или письмецо, чтобы отдать Апчаре. Она никому не отказывала. Письма складывала в свой школьный портфель, посылочки — в большие мешки. В тетрадь записывала, кроме того, кому что передать на словах. Каждый уговаривал Апчару отдать посылочку в собственные руки, и Апчара обещала, уверяла, клялась, что так и сделает. Ей казалось, что все будет похоже на парад в Нальчике. Полк за полком будут проходить мимо нее перед трибуной, она будет вызывать по своему списку бойцов и отдавать им посылки и письма, а также рассказывать о близких и родственниках.
Отдав Апчаре ящички, узелки и письма, люди не уходили со двора, а рассаживались тут же в тени деревьев. Начинались неторопливые разговоры. Причем новости были не проверены, слухи невероятны, догадки замысловаты, а предсказания нелепы. Все вертелось вокруг войны. Чем больше говорили о ней, тем тревожнее становилось на сердце.
— А правду ли говорят, — спросила Хабиба, обращаясь к мужчинам, — будто немцы хотят отравить Чопрак и погубить всех, кто пьет из него воду?
Женщины под грушей затихли. Неужели немцы пойдут на такое душегубство? Но уже доползали слушки о машинах, в которых удушают людей выхлопными газами. Насажают битком целый кузов и, пока везут до свалки, — готово, одни трупы.
Насчет отравления Чопрака разделились мнения. Кто считал, что отравить реку пустяковое дело. Сбросят с самолета ящики с ядом где-нибудь
в верховьях, и потечет вниз отравленная вода. Другие спорили, что не хватит на Чопрак никакого яда, слишком он бурный, чтобы его отравить.Апчара напустилась на Хабибу:
— Откуда ты взяла, что немцы дойдут до Чопрака? Пусть они оседлают даже ветер, все равно им не добраться до нас. А наша дивизия? А наш Альбиян? Клянусь, когда он ударит из своих минометов, немцы полетят, как разбитые горшки.
Почтальон Сентраль усмехнулся, сверкнул единственным глазом, которым, как говорят, он видит больше, чем иной двумя. И в этом есть доля правды, иначе где бы он находил деньги, чтобы каждый день быть навеселе. Недавно он принес двум матерям пособия за погибших на фронте сыновей. Одной досталось семнадцать рублей, другой только семь, хотя оба парня были призваны в один и тот же день и попали в одну и ту же часть. По злой воле судьбы оба и погибли в одном бою. В военкомате выяснилось, что бедняжку обсчитал Сентраль, аульский почтальон. За ним признавали только одно достоинство: никто не умел так красиво стоять у пиршественного стола в роли виночерпия. Сентраль стоял на одной ноге в знак уважения к сидящим гостям.
Теперь, сверкнув одним глазом, он насмешливо проговорил:
— Бедная Украина и Белоруссия. У них, видно, не было своего Альбияна с минометами.
— Разве их реки уже отравлены? — спросил кто-то из сидящих в тени.
Апчару задели слова Сентраля. Она распалилась:
— Может быть, Альбиян и не остановит всех немцев, но Сталин не отдаст Кавказ!
Апчаре было обидно до слез. Она видела, что ее слова не успокоили встревоженных женщин, не осадили одноглазого почтальона, разносившего по домам не только газеты с письмами, но и разные слухи. Он сбил с толку даже Хабибу, напугал ее и заставил натаскать полный дом чопракской воды — в запас, пока реку не отравили немцы.
Единственный глаз Сентраля от запальчивых слов девчонки разгорелся еще ярче.
— По-твоему, Украину, Белоруссию и Молдавию Гитлер взял с разрешения Сталина? Извини, мол, Иосиф Виссарионович, с твоего позволения я оттяпаю у тебя полстраны, а то очень жирно живешь. Так, что ли?
Апчара ударила с другой стороны.
— У тебя пораженческое настроение. Ты сеешь панику и предсказываешь крах.
Эту фразу она услышала на совещании от Бахова и теперь удивилась, как баховские слова приструнили Сентраля. Он сразу прикусил язык и даже спрятался в тень.
Сентраль, в сущности, не имя почтальона, а только прозвище. Обзванивая соседние аулы, он кричит в телефон: «Сентраль! Сентраль! Дайте район! Сентраль!»
Когда после слов Апчары Сентраль спрятался в тень, Питу Гергов крикнул ему вдогонку:
— Ты и здесь говоришь, как по телефону.
Все засмеялись. Под этот смех во двор Хабибы въехали верхом Бекан и Мисост. Люди вскочили. Смех затих.
Мисост опередил Бекана и первым заговорил:
— Не стыдно скалить зубы, когда в глазах людей не свет солнца, а черный дым. Земля размокла от крови людей, а ваши лица в слезах от смеха!
— Ишак и тот один раз в жизни смеется, — хотел пошутить Питу.
— Люди должны смеяться. — Бекан покровительственно оглядел всех, приглашая сесть. — Плохо, если смех не идет на ум. Положить бы в эти ящики и узелки побольше смеха и отправить на фронт. Пусть смеялись бы наши дети на войне. Им, видать, не до смеха.
— И я о том говорю, — пробурчал Мисост.
— Ну, Апчара-Лашин, едешь к своему брату? Повезло тебе. Мне сын рассказывал, что твою кандидатуру приняли охотно. Еще бы! Диверсантов заарканила. Другой такой не найдешь. Я и то горжусь. Кто спросит, отвечаю: Апчара-Лашин из нашего аула, моя соседка, словно дочь мне. Ты там на фронте погляди хорошенько, как мои седла. Надежны они? Порасспроси джигитов. Может, кое у кого седла расклеились. Пусть напишут. Сразу пошлем. Не забудешь?