Долина долгих снов

А профессор лежал тихо, ни с кем не разговаривая, и всё думал, думал. Он уже не обвинял себя в том, что не помешал вовремя своим ученикам пуститься в такое опасное путешествие. Возможно, он где-то просчитался, да где именно, не знает. Петрюк? Но Петрюка они отправили назад. А может, он лучше знал, где следует искать Максима и Полю? Но остаётся же фактом, что все трое — Максим, Поля и Увайс — добрались до пещеры с цветами, о которой Петрюк ничего не знал. Выходит, что они были здесь уже после того, как Петрюк их оставил. Следовательно, о нём можно не думать. Остаётся пещера. Они там спали. Весьма возможно, что успели перерисовать изображение цветов, начертили план местности. Это не могло занять много времени. А дальше? Что они делали дальше?

И тут Иван Терентьевич вспомнил о стрелках и иероглифах, которыми кончались стебли цветов. Что должны означать эти стрелки? Они указывали куда-то вниз, в том направлении, куда круто обрывался заснежённый склон. Иероглифов профессор ещё не расшифровал. Не смогли их, разумеется, прочитать и Максим с Полей. Но неужели они спустились по этому склону? Может, решили узнать, куда ведут эти стрелки?

Профессор подполз к Токтогулу и крикнул старику в самое ухо:

— Уважаемый Токтогул, приходилось ли вам когда-нибудь ночевать в пещере с цветами?

— А? Ночевать? — переспросил чабан слабым голосом. — Немножко ночевал.

— А сколько раз, не помните?

— Может, пять раз, а может, десять, — ответил Токтогул. — Ночевал.

— А что ты думаешь, профессор? — в свою очередь спросил его Токтогул.

— Да ничего особенного. Думаю, что нам нужно вернуться в пещеру.

— В пещеру? — удивился чабан. — Она же пустая.

— Вы лучше скажите мне, пожалуйста, долго ли ещё будет продолжаться метель? — спросил профессор. — В такую погоду туда, наверное, не доберёшься.

— Не знаю, — простонал Токтогул. — Уже осень спускается с Хан-Тенгри. Теперь метель может быть очень долго.

Но наутро ветер утих. Заблестели чистые снега, показалась каменистая громада хребтов.

Андрейка повеселел. Он хитро подмигнул Токтогулу, погладил Битку, побегал с ней по снегу. Всё-таки приятно, когда у тебя над головой светит солнце, когда не сбивает с ног бешеный ветер и, самое главное, когда ты идёшь на такое почётное дело, как спасение товарищей.

И Андрейка пошёл рядом с Токтогулом, который уже забыл о том, что ему нужно умирать, и снова вёл отряд через снежную целину.

История мертва, люди — живы

Их заперли в одну из боковых башен храма, в ту самую, которая была построена из чудесного белого нефрита.

Темнота, царившая внутри храма, не дала им возможности осмотреть свою новую тюрьму, но и во тьме легко было установить, что они попали в огромное помещение.

Страшно хотелось пить, беспокоила судьба Увайса, который исчез неизвестно куда. О собственной судьбе тоже, по-видимому, лучше было не думать. Максим и Поля попробовали задремать, устроив из своих рюкзаков постель на плитах пола, но сон лишь на короткие мгновения касался их глаз и снова отлетал, лёгкий и неуловимый, словно ветер.

Так миновала ночь. Сквозь невидимые отверстия в стенах внутрь храма начали вливаться серые волны рассвета. Из тьмы выступали высокие яшмовые колонны с крылатыми львами и слонами на капителях. От главного нефа храма, где находились Максим и Поля, отшлифованные узорчатые ступени вели к боковым алтарям, которые утопали в причудливых извивах каменной резьбы.

— Как ты думаешь, Максим, есть здесь выход? — спросила Поля.

— Сейчас будем искать, — ответил Кочубей. — Пока что нас, наверное, считают почётными узниками, если заперли в таком роскошном помещении.

— А может, тут ещё кто-нибудь есть? — высказала предположение девушка.

— Вряд ли. Ты слышишь, как отдаются наши голоса под сводами. Если бы здесь кто-нибудь был, мы бы уже давно услышали.

Не успел он выговорить последние слова, как в одном из боковых алтарей обрисовалась высокая человеческая фигура, и тихий, но чрезвычайно красивый голос долетел оттуда до удивлённых Максима и Поли.

— О, снег моих гор!

Фразу эту поняла только Поля и сразу же перевела Максиму.

— А ты, — сказал Максим, — отвечай ему так: О ты, око разума, красоты и справедливости!

— Оставь шутки! — сурово глянула на него девушка. — Я тебя совсем не узнаю с того момента, как мы попали в Долину долгих снов.

— Я сам себя не узнаю, — буркнул Максим.

К ним приближался высокий, величавый старик. Смуглое, оливкового цвета лицо его было старательно выбрито, пышные волосы густой седой гривой спадали почти до плеч.

— Помогите нам! — поднялась навстречу ему Поля. — Нас мучит нестерпимая жажда.

— О, всё есть страдание, — грустно усмехнулся тот. — Рождение есть страдание, старость есть страдание, неволя есть страдание, разлука с любимыми людьми есть страдание.

— Мы пришли с горы, — попробовала пояснить ему Поля. — Там лежит большая, очень большая, как тысячи ваших долин, страна, и ещё много стран там есть. Мы попали сюда случайно и не знаем, почему нас заперли в этом храме. Нам уже второй день не дают воды.

— О, вода нужна, чтобы залить пламя, которое пожирает всё на сеете, — как эхо, отозвался странный старик. — Всё — в пламени. Глаза и все чувства всегда в пламени, зажжённом огнём любви, огнём ненависти, огнём искушения. Пламя вспыхивает при рождении, старости и смерти, оно зажигается болью и воплями скорби, страдания, заботы и отчаяния. Весь мир в пламени, весь мир окутан дымом, весь мир пожирает огонь.

— Он сумасшедший! — сказал Максим. — Берегись, Поля, а то он кинется на тебя.

И он выступил вперёд, прикрывая собой девушку.

Но старик и не думал бросаться на них. Он ласково усмехнулся и спросил Полю:

— Вы пришли сюда по Тёплой реке? Не встречали ли вы там Путру?

«Путра» означало «сын», но могло быть и собственным именем. Почему-то Поле захотелось, чтобы тот гостеприимный Путра, который спас их после падения с гор, как раз и был сыном этого удивительного старика.

— Мы были гостями Путры, — сказала она, — но нас забрали от него белобородые и привезли сюда. Нас заставляли пить какой-то неведомый напиток, но мы отказались. И вот белые братья велели бросить нас в этот храм.

Старик стал на одно колено и красивым, звучным голосом прочитал молитву. После этого он поднялся, приложил руки ко лбу, дотронулся концами пальцев до Полиного лба и сказал:

— Меня зовут Диас Питар, я отец доброго сердцем Путры, который остался единственным защитником нашего темнолицего народа. Сейчас начинается новый день. Птицы вылетят из гнёзд своих, огонь вспыхнет в кострах, люди выйдут искать себе пропитание, только те, что выпили напиток забвения, будут лежать окаменелые точно мёртвые, лишённые желаний, не будут говорить, не будут слышать, не будут видеть. Много ли вчера братьев моих пило из чаш в руках белобородых?