Долина совести

Секунда совершенного счастья. Слишком короткая секунда. С каждой новой встречей – все короче и короче…

Анжела сидела на краю ванны, похожая на жертву гигантского паука. Всю ее опутывала капроновая бельевая веревка, причудливое макраме, сплетенное между живой женщиной и чугунной сушилкой для полотенец. Влад подумал, что будет, если горничная увидит эту дикую картину; он обернулся, загораживая Анжелу собой:

– Спасибо. Все уже в порядке.

– Спасибо, можете идти, – эхом отозвалась из ванной Анжела.

Старушка поколебалась, но все-таки вышла, смущенная и обескураженная. Влад обернулся к Анжеле; по-видимому, на создание произведения искусства, привязавшего ее к батарее, ушел не один час.

– Возьми. В комнате. Ножницы, – сказала Анжела тихо.

Он нашел маникюрные ножницы на низком журнальном столе. Краем глаза заметил, что в маленькой комнатке все перевернуто вверх дном; взялся резать веревку, но слабосильные ножницы не были предназначены для поединков с бельевым шнуром. Капроновые концы лохматились, делаясь похожими на некрасивые цветы; ножницы тупились и увязали. Намертво затянутых узлов было штук двести; Влад наконец закончил кромсать веревку, и Анжела сползла на синий кафельный пол.

Влад взял ее под мышки и оттащил в комнату. Мельком вспомнилось: вот так и она его таскала, отключившегося после чашки чая «с сюрпризом»…

– У меня руки затекли, – сказала Анжела. – У меня все затекло. У меня спина болит. У меня ноги замерзли. У меня…

– Сама виновата, – сказал Влад. – Надо было просто сесть и приехать. И не разыгрывать героиню.

Она усмехнулась:

– В следующий раз я придумаю что-нибудь поинтереснее. Добуду наручники и пристегнусь к батарее. И ты приползешь ко мне на поклон, как сегодня. Ты будешь приползать ко мне всегда.

– Хорош поклон, – сказал Влад. – Знаешь, жалкий вид победителя сильно скрашивает горечь поражения… если это поражение.

Анжела вдруг расхохоталась звонко и весело. Опрокинулась на диван, раскинула руки:

– Послушай, знаешь, на кого мы похожи? На человека, решившего побороться с собственным мочевым пузырем. Он считает унизительным ежедневную потребность писать… и потому держится до последнего. А потом бежит в сортир с выпученными глазами. Вот на кого мы похожи, дорогой мой господин литератор… Почему ты не пришел вчера? Вчера же ты уже был «хорошенький» – почему ты не приехал, это ведь не так далеко? Ждал, чтобы я приползла к тебе на пузе? Тебе нравится, когда я перед тобой ползаю? Приятно, на сердце тепло? Правда?

– Неправда, – сказал Влад.

– Тогда ты почему ты не приехал сам, первый? Вчера я была дома весь день… Угостила бы тебя вином. Мы посидели бы, поговорили, как люди…

– А где этот твой приятель? – Влад изобразил руками шкафообразные плечи.

– А ты ревнуешь? – усмехнулась Анжела.

– Он ведь тоже требует свиданий, – ровным голосом пояснил Влад. – Если ты его привязала…

– Не беспокойся, – она отвернулась. – Я… пошутила. Я, собственно, и не собиралась по-настоящему его привязывать. Так, поигралась…

Она задумчиво разглядывала следы от веревки на своих запястьях. Припухшая краснота полосок оттенялась свинцовой синью.

– Поигралась, – задумчиво повторил Влад. – Ну, я пошел.

– Погоди, – сказала она, когда он уже стоял в дверях. – Давай… договоримся. Каждые три дня, на перекрестке трассы и Дачной улицы… В двенадцать ноль-ноль. Чтобы по-человечески жить. Давай?

* * *

Жить по-человечески.

Влад завел себе карманный календарь (под страхом смерти он не стал бы показывать его Анжеле). Каждый третий день в нем был обведен шариковой ручкой. Вся жизнь распалась на микропериоды, исчезли понедельники и субботы, стерлись все числа месяца, осталось только «раз-два-три», меланхоличный вальс, в котором оба – и Влад и Анжела – постепенно научились находить некое мрачное удовольствие.

На «раз» и на «два» Влад работал, и «Гран-Грэм» продвигался вперед со страшной скоростью, и уже маячил наконец-то финал. Утром дня под названием «три» Влад начинал беспокоиться; он просыпался раньше обычного, слушал, как перекликаются синицы в предрассветных серых сумерках, и думал, что сегодня – новый день в кружочке синих чернил.

Он заставлял себя заснуть – тщетно. Поднимался, брался за обычные дела – и ни на секунду не забывал, что сегодня – тот день. Особенный день. Сегодня.

Ему всегда стоило усилий выехать из дома вовремя, а не на пятнадцать-двадцать минут раньше. Он подъезжал к перекрестку шоссе и Дачной и останавливался неподалеку от автобусной остановки – шиферного навеса над единственной стеной, в три слоя оклеенной рекламными листовками. В двенадцать ноль две к остановке подходил синий полосатый автобус; из автобуса в этот час всегда выходил один только пассажир, женщина, по случаю весны сменившая рыжую шубу на длинное красное пальто.

Влад выходил из машины и шел к ней, стараясь не ускорить шага. Анжела стояла, глядя ему в глаза и не двигаясь с места. Только когда между ними оставалось шагов пять-семь, Анжела трогалась вперед, будто тяжелый поезд, и, сделав медленный шаг, протягивала руку в кожаной перчатке.

Влад снимал с нее перчатку. Медленно стягивал, выворачивая наизнанку, боясь проявить нетерпение. И, сняв перчатку, касался голой Анжелиной ладони – горячей и мокрой.

Небо вертелось над его головой, будто синяя виниловая пластинка. Кровь стучала в ушах – бравурным маршем.

Потом он брал себя в руки. Если повезло, успевал увидеть отсвет счастья на дне мрачноватых Анжелиных глаз; она тоже брала себя в руки, и они смотрели друг на друга испытующе: как много увидел тот, стоящий напротив? Что он успел понять? Застал ли другого в момент бессовестного счастья?

Потом они торопливо прощались и расходились в разные стороны. Влад садился в машину и тут же уезжал; в зеркале заднего вида отражалась фигура в красном пальто, неторопливо шагающая вдоль трассы в сторону города и похожая издали на бродячего кардинала.

Однажды он предложил:

– Может, тебя подвезти?

Был солнечный день. Снег сошел полностью, отовсюду лезла трава, на припеке показались самые первые, хилые еще одуванчики.

– Я бы хотела погулять, – сказала Анжела. – Неохота лезть в вонючую машину.

Влад подумал, не обидеться ли; впрочем, Анжела явно не имела в виду конкретно его, Влада, автомобиль. Автобусы, которыми она путешествовала с последнее время, были куда как более вонючи.

Влад посмотрел на небо – и неожиданно для себя предложил:

– Составить тебе компанию?

Она испытующе на него посмотрела. Пожала плечами:

– Ну, давай…

И оперлась о его руку.

Узкая асфальтовая дорожка вела к лесу. Они шли молча; в тени леса еще лежал снег. Там, где заканчивалась асфальтовая дорожка, поджидала пешеходов неправильной формы лужа, черная и бездонная с виду, отражающая небо, кольцо сосновых крон и пролетающую над ними сороку.

Влад засмотрелся. Сорока улетела.

– Ты меня, конечно, презираешь, – задумчиво сказала Анжела.